— Ваш-ш билеты! — потребовал контролер, и в вагоне началось оживление. Недовольно, испуганно, уверенно, быстро либо медленно доставали картежники, читатели, спорщики, влюбленные, курильщики коричневый кусочек картона.
— Вот, пожалуйста!
Контролер Гальке не торопился. Он внимательно изучал каждый, прежде чем поставить чернильным карандашом галочку на обороте. Если же кто-то продолжал искать, Гальке выжимал из ситуации все, что мог. Он ждал. Просто стоял и просто ждал. Не произнося ни звука. На лице у него не двигался ни один мускул. Но именно это лишало пассажира последнего самообладания.
Один карман, другой, лента на шляпе, портмоне обшаривались все быстрей и все бестолковей. Обрывки фраз: «Да я же… в этот карман… Как сейчас, помню… Нарочно спрятал получше… Ума не приложу…»
А Гальке безмолвствовал. И лицо его не утрачивало прежней окаменелости, когда растеряха, весь покраснев, с неуверенной, робкой улыбкой протягивал ему смятый кусочек картона, как протягивают дорогой подарок. Он не говорил даже обычного «ну вот» или «ага». Он ставил положенную галочку и следовал дальше, навстречу очередному пиршеству безмолвного созерцания.
Три сезонки, два взрослых билета, один детский до следующей остановки и заполненный от руки билет на большое расстояние.
Гальке все внимательно проверил.
— А почему не указаны километры? — сказал он.
— Как-как? — переспросила старушка, предъявившая этот рукописный билет.
— Километры, — отрывисто буркнул Гальке.
— Не приставайте к бабушке! — крикнул один из игроков. — Проставлять километры, в конце концов, должен кассир.
Гальке взглянул на крикуна, достал чернильный карандаш и вписал, куда положено: 32.
— Вот видите, — проворчал картежник и тут же объявил: — Бубны!
— Спасибо, — сказала старушка, когда Гальке вернул ей билет. Но прозвучало это так, будто она благодарит игрока.
Гальке пробился через скрип и скрежет гармошечной муфты, соединявшей вагоны, осторожно отодвинул дверь купе и попросил приглушенным голосом:
— Разрешите, господа, взглянуть на ваши билеты.
Трое пассажиров безмолвно протянули контролеру свои билеты. Контролер трижды сказал «благодарю». В следующем купе сидел всего один человек. Он тоже начал искать, но Гальке и не подумал стоять у него над душой, он лишь приветливо сказал:
— Я скоро пойду обратно, а за это время вы, без сомнения, найдете свой билет.
— Очень любезно с вашей стороны, — откликнулся господин.
Гальке осторожно задвинул дверь и миновал очередную гармошку. Когда дым и духота ударили ему в лицо, Гальке провозгласил:
— Ваши билеты! — и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Над дверью стояло: «Вагон II класса».
Прекрасная погода в Фужеролле
— Здесь очень приветливые люди, Эльфи. Малость грязноватые, как все они. Но приветливые.
— Тебе видней, Курт…
— Вот именно. Крышу мы сейчас поднимем, дверцы как следует запрем. А ты, Хорст, достань камеру. Прокрутим несколько метров. Как-никак, мой мальчик, твой отец воевал в этих местах.
Семейство извлекло из машины несколько сумок и кой-какую одежду. Мужчина захлопнул дверцы и подергал каждую ручку.
— Хорошо она стоит, в тени, — сказал он. — Здесь она и постоит, пока мы пообедаем. Сумку понесу я. Мы должны зайти туда, Эльфи. Кабачок называется «A la veuve»[12]. А вот уже бежит piccolo[13]… Ах, мне все кажется, будто мы еще в Италии. Не piccolo, стало быть, a garcon[14] с… Как это? Avec cedille, значит с закорючкой под «с», видишь — помню еще. Bonjour!
— Добрый день, господа.
— Ах, garcon, ты, оказывается, говоришь по-немецки? Тем лучше.
— Господа желают здесь переночевать?
— Non, — сказал мужчина. — Мы еще хотим сегодня после обеда попасть в Сен-Лу. Мы ведь успеем?
— Без сомнения, — отвечал официант.
— А у вас мы хотим пообедать. И немного поглядеть на ваш ресторанчик, regarder[15], порегардеть, ха-ха-ха!
— Я вас очень хорошо понимаю. Угодно вам занять столик в углу?
— Да.
— Вот меню.
— Благодарю.
Худой, высокий, благодушно настроенный мужчина поставил сумку на стул, после чего загнал в угол жену и сына.
— Выбери что-нибудь, Эльфи! У тебя на эти дела нюх. А я тем временем расскажу вам, как здесь было тогда.
Он подошел к окну. В ресторанчике, кроме них, никого не было. Официант чистил серебро.
— Мы были тогда расквартированы в этом доме, наверху. Комнаты можно будет осмотреть после обеда. А внизу раздавали пайки. И я по большей части следил за раздачей. Чтобы все получали по справедливости. Тут нужен глаз да глаз. Чтоб все было по-честному, особенно чтобы повар… Ну ладно… — Мужчина поискал что-то взглядом и крикнул: — Garcon!
— Слушаю!
— Дайте мне, пожалуйста, какую-нибудь старую газету. Я хочу залезть на стул, так, чтобы его не испачкать.
Официант уронил нож и достал из верхнего ящика буфета газету.
— Позавчерашняя, — сказал он.
Посетитель взял газету, не заглянув в нее, застелил сиденье и осторожно взгромоздился на него. Человек он был рослый, и столб света, наискось протянувшийся от верхних окон до стойки, разбился о его голову.
— А теперь, Хорст, приготовь камеру. Здесь, правда, темновато, но наша камера с этим справится. Только поточней рассчитай выдержку. Так что я хотел сказать? Ах, да. Мы угодили сюда как раз к прорыву последней линии фронта в Вогезах. Оборонительные противотанковые рвы — их отрыли для нас пимпфы[16] — остались на пятьдесят километров к западу. Когда наконец был отдан приказ оставить город, здесь уже все кишело партизанами. Они угнездились напротив, в двух отельчиках. В промежутках между выстрелами они то и дело кричали, чтоб мы сдавались. Жаль, что я почти не умею говорить по-французски, не то уж я б им ответил. А так мы могли отвечать только огнем. Худо-бедно, у нас было при себе два пулемета. Эльфи! Ты меня слушаешь? Ах, ты уже выбрала. Bouef roti[17]. Роскошно. И тогда я влез на стул, вот так, как сейчас, прижался к стене… Крути, крути, сынок, ну, давай!… Прицелился и выстрелил. А в ответ — дзынь, дзынь! Две пули ну прямо чуть не коснулись моего уха. Я разозлился и пошел закладывать обойму за обоймой. И угодил в одного. Возможно, того самого, что всадил в стену возле моей головы две премиленькие пульки. Партизан подскочил — на нем был красный берет, нет, скорее винно-красного цвета, — и упал. И в этот момент все они обратились в бегство. Нет, нет, вовсе не из-за моего попадания, хотя смерть парня в красной шапке их, разумеется, ослабила, а из-за контратаки наших частей! Нас вызволили из мешка. Эй, Хорст, ты как следует
