районов нищеты с помощью искусственных спутников могут за секунду попасть на телевизионные экраны в «западных» уютных квартирах, незнание можно объяснить только нежеланием знать»[5].
Йозеф Рединг много ездит и сейчас — с лекциями, с чтением своих рассказов, на писательские встречи, конференции. Он был одним из организаторов дортмундской писательской «Группы 61», которая сыграла большую роль в развитии современной литературы ФРГ, введя в нее трудовую тематику и героя- рабочего. Он один из наиболее активных поборников объединения писателей ФРГ для отстаивания своих прав; его голос слышен на форумах борцов за мир.
Огромный опыт и знание жизни питают творческое воображение Йозефа Рединга. В его рассказах ничего не «выдумано» — то есть ничего не взято из вторых рук, за любым, самым неожиданным сюжетом скрывается реальное знание жизни.
Как уже говорилось, Йозеф Рединг не имеет привычки объединять свои рассказы в циклы и вообще как-либо связывать их между собой. Вместе с тем подавляющему большинству его рассказов присуще ясно ощущаемое единство. Оно рождается не из каких-либо внешних, формальных признаков — в пределах избранного им жанра, которым Йозеф Рединг владеет виртуозно, он пользуется полной свободой выражения, и рассказы его отнюдь не похожи один на другой, — оно рождается из цельности нравственной позиции автора.
Столкновение добра и зла, счастья и горя, честности и подлости, прекрасных намерений и суровой реальности в его книгах всегда определенно и не оставляет сомнений в том, на чьей стороне автор. Любимые герои Йозефа Рединга — это люди добрые и достойные счастья, но живущие тяжело, несчастливо, часто беспросветно. Нас постоянно встречают на страницах его рассказов негры и индейцы, живущие в США в условиях расовой дискриминации, рабочие, приехавшие в ФРГ на заработки из других стран, безработные, бездомные бродяги, стареющие актеры, люди, существующие на жалкое пособие, люди, выпущенные из тюрьмы, старухи, лишенные всякой радости в жизни. Их гнетет нужда, голод и холод, но самое страшное, что есть в их судьбе, — это равнодушие, которое их окружает, это одиночество.
«Одиночество в Вавилоне» — так назывался один из ранних рассказов Йозефа Рединга, и эта найденная им формула принесла ему в те годы, может быть, наибольшую известность. В ней в острой и афористичной форме была метко схвачена существенная сторона жизни современного капиталистического города. Этот рассказ часто упоминается в статьях о Йозефе Рединге, нашел он отклик и в советской критике. Б. Рюриков в последней своей работе «Человек — одиночество и свобода» (1968) писал: «У Й. Рединга одиночество человека в большом западном городе — выражение равнодушия к человеку этого Вавилона роскоши и разврата. Человек одинок потому, что людям, живущим своими эгоистическими заботами, нет дела до него. Герой новеллы Й. Рединга, давшей заголовок одноименному сборнику, жалуется, что литература не замечает таких, как он. Герои Хемингуэя, сетует он, «мужчины из мужчин. Охотники на львов, офицеры, покорители джунглей и вискоглотатели. А вот найдется ли у него невыспавшийся геморроидальный бухгалтер?» Бухгалтер чувствует себя обделенным вниманием, одиноким, с окружающими ему не о чем говорить, они неинтересны ему, и он неинтересен для них. Проблема одиночества — проблема нарушенных, порванных связей человека и общества»[6].
Поэтому для Йозефа Рединга так важно чувство солидарности, взаимной поддержки, человеческого участия. Упоминание Хемингуэя в программном рассказе, конечно, не случайно. У героев Йозефа Рединга, бьющихся в тисках быта, состоящего из «унылой смеси забот, розовых надежд и вываренных сплетен», нет привлекательного ореола исключительности, который в книгах Хемингуэя окружает тех, кто способен выдержать холод «стоического пессимизма». Поэтому для Йозефа Рединга так важно прямое действие, от человека к человеку. Аптекарь продает самоубийце безвредный порошок вместо яда и этим спасает его в минуту отчаяния («Аптека “Vita nova”»); нью-йоркский таксист тратит деньги на подарок чужим для него нищим иммигрантам из Италии («Камерун Реглан»); босоногий мальчишка, вытягивающий один за другим выигрышные билетики, отказывается от подарка судьбы, чтобы не разорять бедняка инвалида, стоящего за прилавком («Еще один пакетик с сюрпризом — бесплатно»), — все это для писателя важнейшие знаки нравственного здоровья, якорь спасения посреди губительного океана равнодушия и насилия.
«Маленький человек», живущий во враждебном ему, злом и непонятном мире, — традиционная фигура в немецкой литературе со времен 20-х годов; сама эта устойчивая формула берет начало от книги немецкого писателя Ганса Фаллады «Что же дальше, маленький человек?», появившейся в 1931 г. Многое изменилось с тех пор в мире, и рядовой гражданин Западной Германии живет сегодня в условиях, которые, казалось бы, мало напоминают предельную нищету и голодный ужас каменных трущоб немецких городов в годы перед приходом Гитлера к власти. И все же появление «маленького человека» и всей связанной с этим понятием проблематики в книгах многих писателей ФРГ не случайно, ибо механизм социальной жизни остался здесь в основе своей неизменным, как неизменной осталась и зависимость рядовых тружеников от хозяев «большого мира».
По-разному представал «маленький человек» в книгах разных немецких писателей. У Йозефа Рединга в трактовке этого образа есть одна важнейшая особенность: реалистическая трезвость. Правда, настойчивое стремление увидеть и показать миру каждую искру сочувствия иногда приводит его на грань умиления «малым добром», и если где и подстерегает опасность Рединга-писателя, то именно здесь. Но в мире Йозефа Рединга — как и в реальной жизни — «маленький человек» бывает далеко не одинаков, и писатель не забывает об этом. Стоит обратить внимание, например, на тонко написанный рассказ «Грабнер больше не согласен глотать». Перед нами молодой рабочий, который ненавидит своего мастера, наглого и злого, бывшего нациста, верно служащего своим хозяевам-эксплуататорам. Грабнер выигрывает большие деньги по лотерее, этот выигрыш делает его независимым, он может теперь вступиться за товарища, ответить грубостью на грубость мастера. Он без страха идет в контору, где его ждет расчет за непокорностъ. Но почему этот рабочий, восставший против хозяев, не вызывает особой симпатии ни у автора, ни у читателя? Писатель сумел увидеть в нем черты индивидуалиста, эгоистическую силу, лишенную чувства солидарности. Он словно боится своего героя. Какое его ждет будущее, мы не знаем, но встань он на место хозяев — и он тоже будет выжимать из рабочих последние соки, забыв, что сам был «внизу».
В мире, созданном Йозефом Редингом, зло не существует безымянно — как некая высшая сила, как судьба (в отличие от многих книг современных писателей Запада); как ни сложно порой складываются человеческие судьбы, писатель уверен, что вина за страдания его любимых героев лежит на конкретных людях. «Я вас не понимаю», — говорит чиновник благотворительного ведомства одинокому старику, который живет на жалкое пособие, но раз в неделю почему-то позволяет себе купить дорогой билет в кино. «Верно, вам меня не понять», — соглашается старик («Коббе сидел на лучшем месте»). Перед нами не просто два человека, а два мира, которые уже теряют точки соприкосновения, которые разделены деньгами, золотом, богатством. Таких рассказов много у Йозефа Рединга. И много таких, которые говорят о развращающей, убивающей душу силе, таящейся в накопительстве, стремлении к жизненному успеху в его материальном выражении.
Большое место в творчестве Йозефа Рединга занимает минувшая война или, точнее, ее наследие, непреодоленное преступное прошлое. Ни один западногерманский писатель не прошел, естественно, мимо этой темы; у Йозефа Рединга она дает себя знать с большой силой и определенностью. Она живет больной памятью во многих рассказах, построенных вокруг судеб тех, кого война погубила и искалечила («Промежуточный час», «Учебная тревога»); она возникает в гневных миниатюрах 50-х годов, запечатлевших то время, когда милитаризм снова открыто выходил на поверхность общественной жизни ФРГ («Устаревшие перспективы», «Перестройка производства»); писатель снова и снова возвращается к ней в страшных рассказах о сегодняшней казарме, где готовятся солдаты будущей войны («Отбой не для помешанных»). Сцены фашистского прошлого постоянно возникают в его рассказах — как кошмар, как напоминание и предупреждение, как урок на будущее. Ничто, кажется, не вызывает в нем такой ненависти, как отечественная военщина. Вольфганг Кёппен, один из самых острых критиков германского милитаризма прошлого и настоящего, говорил в 50-е годы, что его пугают старые интонации в устах ничему не научившихся соотечественников. Можно вспомнить эти слова, читая книги Йозефа Рединга. Полон горькой ярости рассказ писателя о преуспевающем немецком дельце, приехавшем во французский город, в котором он был в дни войны. Тогда он, спасаясь от партизан, убил их командира, сегодня он, захлебываясь
