его «Куин Мэри» с дистанционным управлением. — Я ходила на Хит, — сообщила она.
— Я был в Сохо. Пересмотрел там все киноафиши.
— Милый, любимый мой. Любимый.
— Я нехорошо с тобой поступил. Я не должен был возвращаться.
Машинка затихла, затихла на целых пять минут, потом снова застрекотала.
— Постучи в пол, — сказала она.
— Нет.
— Норман сказал, чтоб мы стучали, если он будет мешать.
— Нет.
— Ну же. Он не против.
— НЕТ.
— Я бы умерла, если бы ты не вернулся.
— Я хотел бы все тебе рассказать. Чтобы ты знала, как это случилось.
— Нет, — сказала она. — В другой раз.
Он рассказал, что удрал из Сандбостельского лагеря для беженцев, рассчитывая украсть документы у американского солдата и добраться до Парижа. В каком-то мюнхенском баре он свел знакомство с тремя солдатами. Один из них, еврей, сразу невзлюбил его. Второй ему не запомнился. Третий был Ники. Нелады, сказал он, начались, когда они вчетвером забрели в джазовый погребок.
— Ники мне понравился, — рассказывал Эрнст, — и мне хотелось показать, как я к нему отношусь. Когда одного из солдат — не еврея — стало мутить, я повел его в туалет. И забрал его бумажник. Но бумажник я не крал. Решил: позже возвращу бумажник Ники и скажу, что его свистнула какая-то шлюха в погребке. Я думал, это расположит Ники ко мне. Но еврей…
— Что ты все еврей да еврей. Его же как-то звали.
— Я забыл как.
— Пусть он будет Гарри.
— Нет. Пусть будет Лестер. Лестер ему больше подходит.
— Называй, как угодно, лишь бы не еврей.
— Ладно. Но Лестер обнаружил пропажу, прежде чем я вернул бумажник. Так что, когда я передал Ники бумажник, он мне не поверил и настроился против меня.
Эрнст рассказал Салли и о вечеринке, и о Нэнси, и о комнате наверху.
— Я не хотел драться с Ники. Клянусь. Хотел одного — удрать, пока не прибыла военная полиция. Но он не дал мне уйти. Пошел на меня с отбитым бутылочным горлом. Он бы меня изуродовал. Я хорош собой — это козырь, а у меня не так много козырей, и я не мог его лишиться. — Эрнст отвел глаза. — Вот я и вытащил нож. Он налетел на меня, как бешеный и…
— Опусти подробности.
— …ну а потом я забрал его документы. Вот и все. Вот как это было.
Салли молчала.
— Пожалуй, мне лучше уйти, — сказал он устало.
— Нет, — сказала она. — Я…
— Я пойму. Прошу, не уговаривай меня остаться, если…
— Как я могу тебя отпустить?
Норман перестал печатать. Они услышали, как грохнула входная дверь.
— Сегодня я буду спать на полу.
Салли воспротивилась.
— Прошу, — сказал он, — не возражай. Я чувствую — так надо.
— Но…
— На полу будет в самый раз. Я подстелю куртку.
— Хорошо. Если ты настаиваешь.
Часом позже, когда Норман вернулся, оба еще не спали. Норман шел тихо — уж не на цыпочках ли, — тем не менее они услышали его шаги.
— Эрнст, я только что вспомнила — случилось нечто ужасное.
И рассказала, что Норман ходил в «Канадский дом». Эрнста наверняка будут проверять.
— Нам надо съехать отсюда, — сказал Эрнст.
— Завтра, как только вернусь с работы, предупрежу Карпа, что мы съедем, — сказала Салли.
— Какой длинный сегодня день, — сказал Эрнст.
Нам придется бежать в другую страну, подумала Салли. Придется скрываться.
— Что? — переспросила она.
— Какое сегодня длинное воскресенье.
Беглецами — вот кем мы станем, подумала Салли.
— Эрнст, — спросила Салли, — ты помнишь наш первый день?
— Конечно, — сказал он. — Тогда я тоже спал на полу.
— Знаешь, почему я разрешила тебе остаться?
— Нет.
— Ты подошел сзади — я стирала блузку — и поцеловал в шею, вот почему. Меня никто еще так не целовал.
— Спокойной ночи, — сказал он. — Я тебя люблю.
— Спокойной ночи, милый.
Карп, мастерски орудуя шприцем, пропитал окорок коньяком, натер его медом, натыкал в него гвоздики и задвинул противень в духовку. Он проголодался — не ел с утра. Карп положил начать ужин с артишоков, продолжить окороком с бататами, затем подать кукурузные оладьи. Ну а завершить, пожалуй что, китайским салатом под лимонным соусом и кофе с ватрушкой. Карп помыл руки, смазал их кольдкремом. Надел халат, расположился в гостиной со стаканом хереса. И тут в дверь громко постучали.
— Я вас ожидал, — сказал Карп.
Эрнст кивнул. Салли выдавила кислую улыбку.
— Входите же, — сказал Карп, — каждый жилец может наведаться к домохозяину в любое время.
Они, явно робея, сели, Карп тем временем налил им херес.
— Что бы вам навещать меня почаще. А вам, — с улыбкой адресовался Карп к Эрнсту, — следовало бы лучше заботиться о ней. Салли просто прелесть, я на днях это отметил.
— Спасибо.
— Надеюсь, — сказал Карп, — вчерашний обморок не повторялся.
Эрнст заметно удивился.
— Я чувствую себя вполне хорошо, — сказала Салли. — Правда. — Она опустила глаза, разглядывала затянутый ворсистым ковром пол. — Мы пришли сказать, что съезжаем.
— Подыскали небольшую квартирку.
— Как так получилось, что у вас оказался военный билет Николаса Синглтона?
Эрнст укоризненно посмотрел на Салли.
— Вчера утром, когда тебя не было дома, он зашел выпить чаю. Я выбежала за молоком, вот тогда, наверное, он и…
— Видите ли, — сказал Карп, — Нормана поставили в известность о смерти брата, но никаких подробностей не сообщили. Мы предполагали, что он погиб на маневрах. Несчастный случай, так мы решили… Минуточку, я сейчас вернусь.
На кухне Карп открыл духовку, провел по окороку пальцем, слизал с пальца мед. Перед тем как вернуться в гостиную, чуть прикрутил газ.
— Вы сглупили: если вы убили его, военный билет следовало сжечь, — сказал Карп.
— Билет я купил у одного барыги в Мюнхене. Вот как он у меня оказался.
— И по этой причине вы надумали сбежать?
— Мы подыскали квартиру.
