про себя. — Этот писака, кто бы он ни был, профессионал. Может, он и сократил лишку там-сям, но… — Чарли помрачнел. — Ну а что, если картина произведет фурор, он что — не захочет свою долю успеха? Я вот о чем: если будет считаться, что сценарий написал я один, а так, как тебе известно, и есть, я попаду в переплет, если этот писака объявится и…
— Сценарий твой, — сказал Норман. — Ты только что сам так сказал.
Чарли снова замолотил по ладони кулаком.
— Что бы ты сделал? На моем месте, я вот о чем.
— Тебе нужны деньги.
Чарли в унынии застыл у окна.
— Гордость гордостью, но есть кое-что еще, помимо гордости. Джои, к примеру. Наверное, на этот раз мне в порядке исключения придется поступить практично.
— Думаю, да.
— Если бы ты не вошел тогда, я бы сейчас говорил с Винкельманом. Верно?
— Да.
— Ладно. Так я и сделаю. И тебе спасибо — навел на ум.
— Перестань дергаться, — сказал Норман. — И где Джои? Я умираю с голоду.
Чарли тем временем накидал два сюжета и замысел комедийного сериала.
— Вот черт, — сказал он. — Все недостатки гениев у меня есть. Я беден, как О’Кейси. Куда неряшливее Бальзака. Охоч до женщин не хуже Байрона. О чем говорить — у меня и геморрой почище, чем у Маркса, так почему, спрашивается, я терплю одну неудачу за другой?
Норман не успел ответить, как явилась Джои.
— Приветик. — Она помахивала бутылкой виски. — Приветик.
— Похоже, вы с Бобом поработали на славу. — Чарли был холоден. — Ты, должно быть, устала.
Джои плюхнулась в кресло, скинула туфли.
— Налей-ка мне, да побольше, красавец, — бросила она Норману. — И себе за компанию. — Затем обратилась к Чарли: — Давай пойдем куда-нибудь поесть. Боб заплатил мне сверхурочные. Денег навалом.
— Я купил салат, — сказал Чарли. — Ты оставила записку, просила купить салат.
— Салат можно съесть утром, — сказала Джои. — На завтрак.
— Очень остроумно.
— Отличная мысль, я поддерживаю Джои, — сказал Норман. — Давай поедим в ресторане.
— Есть будем дома.
— Что такое дом — место, где тебя тянет повеситься, — сказала Джои. — Это острота Боба. Я напечатала ее трижды.
— Ха-ха-ха, — сказал Чарли.
— Чарли, милый, — Джои удивилась, судя по всему, искренне, — что случилось?
— Винкельман принял сценарий. Он пойдет в производство. Сверх того, я сегодня продал «Камео» получасовку.
— Смотри, какой успех! — сказала Джои как-то двусмысленно.
— Я лечу домой — обрадовать тебя, а тебя нет. Я собирался сегодня сесть за пьесу. И что же — вместо этого бегал за покупками.
— Ни слова больше. Я готовлю обед.
— А я не против куда-нибудь пойти, — сказал Чарли. — Не против отпраздновать.
— Отпраздновать? Ну нет, — сказала она, — есть мы будем здесь, — и, обратившись к Норману, добавила: — С нашим благодетелем.
За обедом Чарли налег на виски. Превосходный рассказчик, сегодня он превзошел себя. Перед Норманом и Джои сидел уже не лысый толстячок с хитрыми карими глазками. Они снова были в Нью-Йорке. И снова квартира без горячей воды и халтура были, как тогда говорил Чарли, всего лишь материалом для сенсационной автобиографии на манер О’Кейси, которую он когда-нибудь напишет. И в те дни они верили ему — ведь он и сам смеялся над собой, нумеруя свои письма для архива. Но когда парни помоложе начали один за другим завоевывать признание, шутки кончились, и, когда пьеса одного из них прогремела, Чарли не стал шутить, а спросил: «Сколько же ему лет?» Но сегодня Чарли был в ударе, радовался успеху.
Норман — он и сам подвыпил — вспомнил Чарли, каким он был в старые добрые времена. Ему виделся сердитый молодой человек, потряхивающий пустой банкой из-под кофе с корявой надписью «Испания» перед носом зрителей, явившихся на наделавшую шуму бродвейскую премьеру драматурга моложе его.
— Чарли, ты хороший, — сказал Норман. — Очень хороший.
Чарли пригладил подковку волос, окаймляющую лысину.
— Я только что принял решение, — сказал он. — С халтурой покончено. Утром первым делом сажусь за пьесу.
— Вот и отлично, — сказал Норман.
— Отлично. Как же, как же. Ты ведь уверен, что мне никогда ее не написать. Так же, как и ты, Джои. По-вашему, у меня нет таланта. По-твоему, Норман умнее меня.
Норман сконфуженно почесал в затылке.
— Мы знаем друг друга без малого двадцать лет, — сказал Чарли, — и, наверное, настало время сесть и поговорить начистоту. Ты писал моей жене любовные письма, но она предпочла меня. И ты мне этого не простил. А ты, — обратился он к Джои, — не исключено, что ты об этом жалеешь. Вот, к примеру, сегодня. Я знаю, для тебя это, может, и мелочь, меж тем мелочь эта очень знаменательна. Бифштекс Нормана был вдвое больше моего. Валяй, смейся. Но так бывает каждый раз, когда он к нам приходит.
— Прошу тебя, — Джои посуровела, — давай в порядке исключения не будем выставлять себя на посмешище. Если тебе…
— Все лучше, чем дуться в скрэббл, — сказал Чарли.
— …если тебе, Чарли, так уж невтерпеж выяснять отношения, подожди, пока мы останемся одни.
— Слушай сюда, Королева благотворительного базара «Дейли уоркера»[100] тысяча девятьсот тридцать второго года, раз Норман не гнушается благодетельствовать нацистскому гаденышу ради девчонки, его невинность, я уверен, не понесет урона, если он будет присутствовать при ссоре, его непосредственно касающейся.
— Чарли, если ты не прекратишь, — Норман был подчеркнуто вежлив, — я встану и уйду. И больше ты меня не увидишь.
— Вы, вы оба, боитесь правды, — сказал Чарли, — вот в чем дело.
— Милый, прошу тебя. Ты даже не знаешь, скольким мы обязаны Норману.
— О чем это ты, хотел бы я знать?
Норман бросил на Джои острый взгляд.
— Ни о чем, — сказала она.
Чарли зыркал, перхал, потом — чего они никак не ожидали — широко улыбнулся и подмигнул.
— Я тот еще сукин сын, — сказал он, — верно? Беда в том, что я был рожден великим художником. Великим, первозданным и мощным, как Агата Кристи. А вместо этого… — он встал, наполнил их бокалы, — «Все о Мэри», — сказал он, — самый фантастический материал, на который Винкельман когда-либо приобретал опцион. Ландис тут, Ландис там. Я тот парень, благодаря которому наш Старикан из Могикан вновь восстанет из пепла как продюсер.
— Предлагаю переменить тему, — сказала Джои.
— С какой стати? Разве ты не рада?
— Я вне себя от восторга, — отрезала Джои. — Ей-ей, милый.
— Отчего тогда такой тон?
— Спроси Нормана.
Норман потемнел в лице.
— Ну же. Спроси его.
— Джои шутит, — сказал Норман, — и не слишком удачно.
