Малкольм и Фрэнк ждали за углом.
— Пошли к Пег, — в который уже раз попросил Малкольм.
— Послушай, старик, — сказал Ники, — если мы пойдем к Пегги, она начнет приставать, почему я не повидался с ней вчера да почему позавчера. Она меня достала. Мне нужна оторва, а какая из нее оторва.
Фрэнк предложил пойти куда-нибудь, где можно потанцевать.
— У тебя одно на уме, — сказал Ники.
В войну Jazzkeller[28] служил бомбоубежищем. Пока четверка спускалась по отсыревшим бетонным ступенькам, о каменные стены бился негритянский блюз, омываемый волнами желтого дыма и смеха. Пробираясь сумрачными извилистыми коридорами, спотыкаясь о брошенные на пол пивные бутылки, они в конце концов вышли в битком набитое преддверие погребка.
— Почему бы тебе, — подначивал Эрнста Малкольм, — разнообразия ради не поставить нам выпивку?
— Сейчас моя очередь, — сказал Ники. Ему было стыдно. Он с тоской смотрел, как Малкольм раздраженно впихивает в брюки вечно выползавший живот. И дружественно хватил Малкольма по плечу. — А отсюда отправимся к Пег.
— Если ты не против моего общества, — сказал Малкольм.
Ники протолкался сквозь толпу и вернулся с четырьмя бутылками пива. Затем протиснулся — остальные последовали за ним — в низкую дверь, ведущую в просторный погреб. Сводчатый потолок можно было разглядеть лишь там, где изредка расступались облака сигаретного дыма. Справа от Ники уходили в бесконечную темноту длинные деревянные столы. Сквозь просветы в разъедающем глаза дыме вырисовывались головы и руки без туловищ, хватающие бутылки. Шум, едва музыка стихала, оглушал. К Ники подтолкнули какую-то девчонку — они обнялись. Вскоре девчонку, а с ней и его бутылку пива поглотила толпа. Ее место тут же заняла другая, прилипла к нему — не отдерешь — точно пластырь. Где-то над ними в ослепляющем свете лампочек в пятьсот ватт скверно играл оркестр, Ники с девчонкой вдруг вынесло в свободный от людей круг. Малкольм уже стоял там, озирался, щупал намокший пожелтевший бинт.
— Где Фрэнк? — спросил Ники.
— Ходил отлить с… — Малкольм показал на Фрэнка и Эрнста, они пробирались к ним. — А вот и они.
Огненная шевелюра Фрэнка слиплась от пота.
— Его вырвало, — сказал Эрнст. — Нам, наверное, лучше уйти.
На улице Малкольм догнал Ники.
— У Фрэнка пропал бумажник, — сказал он.
Ники обтер голову рукой.
— У Фрэнка пропал бумажник, — сказал Малкольм, — и мы с тобой знаем, кто его спер.
— Ты сбрендил. Наверняка его стибрила какая-нибудь поблядушка.
— Скажешь тоже.
— Он не крал бумажника.
— Дашь его обыскать?
— Малкольм, иди к черту.
— Ставлю месячный оклад против одного доллара, что бумажник спер Эрнст.
Эрнст и Фрэнк догоняли их.
— Тронешь его хотя бы пальцем, я тебе шею сверну.
— Ага, боишься, что украл он?
— Мне-то что за дело, а?
— Вот ты мне и расскажи, что тебе за дело, а я послушаю. У него при себе финка.
— У кого?
— У человека на луне, вот у кого. Ну и ну! Не оставите ли следующий танец за мной, мамаша?
— Помни, что я сказал, — пригрозил Ники, Фрэнк и Эрнст тем временем подошли к ним.
— Нечего сказать, хороший же ты товарищ. Христосик — вот ты кто.
Ники оторвался от него, взял Фрэнка за руку.
— Как тебе, лучше?
Фрэнк, длинный, угловатый, вяло улыбнулся. И у Ники мелькнула мысль: неужели брат Фрэнка, тот, которого повесили, был таким же длинным, таким же безобидным. Надо думать, нет.
— Я оправился, — сказал Фрэнк. — Ей-ей.
— А теперь пошли к Пег. Там ты сможешь прилечь. — Ники остановил такси. — Вы поезжайте вперед. Мы за вами.
— Хочешь нас сплавить, — сказал Малкольм.
Ники втолкнул обоих в такси и, обернувшись к Эрнсту, неуверенно, смущенно улыбнулся.
— Спасибо, что присмотрел за Фрэнком, — сказал он.
Эрнст полез в карман.
— Вот. — Он вынул бумажник. — Заметил, как одна из девок свистнула его. Держи.
Ники сунул бумажник в карман.
— Давай остановим такси, — сказал он чужим, охрипшим голосом.
— Думаешь, я украл?
Ники почувствовал, что его сейчас стошнит, физически стошнит.
— Это не имеет значения.
— Имеет, — сказал Эрнст. — Очень даже имеет.
Они сели в такси.
— Если ты скажешь, что не украл, я тебе поверю, — сказал Ники.
— Малкольм — еврей, — начал Эрнст. — Вот почему…
— Ах ты, ублюдок…
— Послушай, мой отец чуть не всю войну провел в…
— Знаю, знаю. В Бельзене[30]. У всех отец…
— Но мой и правда там был.
Ники захотелось, чтобы они убрались куда подальше, оба. И Малкольм, и Эрнст. Захотелось, чтобы они убрались куда подальше вместе со своими бзиками.
— Если бы я украл бумажник, я оставил бы его себе.
— А что, если ты услышал, как Малкольм предлагал обыскать тебя? Ты был неподалеку.
— Ты ни за что не дал бы ему меня обыскать.
— Почему?
— Был уверен, что его украл я, вот почему.
— Послушай, давай забудем об этом. Ты бумажника не брал, и я извиняюсь, идет?
В особняке на Рунтгенштрассе размещались Специальные службы КНО [31]. Местные правила запрещали гостям мужского пола подниматься наверх — там находились спальни, но на три пустовавшие полуподвальные комнаты запрет не распространялся. При особняке имелись и внутренний дворик, и сад. Спальня Пег выходила в сад, и в нее можно было попасть с крыши внутреннего дворика через окно. Пег схватила Ники, повернула к себе.
— С днем рождения, малышок!
Вечеринка была в разгаре. Но так как началась она совсем недавно, те, кто нехороши собой, еще не смирились с тем, что им суждено довольствоваться друг другом. А видные, красивые, уверенные в себе, чтобы не обмануть их ожиданий, одаряли даже самых неказистых мелкими, но многообещающими знаками внимания. Танцевали пока еще довольно скованно. За пианино сидел Джимми Марко.
