за ним.
Спустившись вниз, они остановились у лестницы. Вовка достал сигарету.
– Тот, кто сделал это, уже сбежал, – резюмировал он, закуривая.
– Зачем ты опять куришь? – с укором сказал брат. – Бросил же!
– Отвянь, – ответил Вовка, провожая взглядом сизые облачка сигаретного дыма, улетавшие вместе со сквозняком к небольшому окошку в коридоре. – Готов ехать за ментами?
Алексей зачем-то огляделся и ответил:
– Готов.
– Мы поедем за милицией… – громко заговорил Вовка, входя в комнату.
Вера повернулась в сторону мужчин. Глаза у нее были мокрыми, а губы распухли от соленых слез.
Вовка сел на кровать рядом с ее креслом.
– Вера, – тихо сказал он. – Мы поедем за помощью, раз уж наши телефоны не работают. Ты собирайся…
– Я не могу, – так же тихо ответила она. – Вов, я не брошу Асю одну.
– А мы тебя не бросим, – уверил он. – Ты же понимаешь, что тут может быть опасно?! Вдруг тот ублюдок вернется?
– Мне нечего бояться, – спокойно проронила она. – Нечего и некого. Никто не вернется.
Они снова посмотрели друг другу в глаза. Вовке захотелось погладить пальцем черные гладкие брови Веры – на ощупь они, наверное, как дорогой мех. А Вера пыталась понять, почему так спокоен Вовка. Он же обожал жену, на руках носил, был самым счастливым мужем в мире, а теперь ведет себя, будто бы и не было ничего такого.
– Вовка, – начала она, – странно, что ты…
– Ребята, ливень за окном офигенный! – ворвался в их тет-а-тет голос Алексея. – Думаю, нам стоит ехать на двух машинах и по двум разным дорогам.
– Да, ты прав, – согласился Вовус. – Есть еще дорога – через заповедник. Ты на «ровере» поезжай через заповедник, а я на «фольксе» – по федералке.
Леша кивнул брату:
– Хорошо! Нам, самое главное, до ментов добраться.
Его бодрый тон поддержан не был. Вовка смотрел на Веру, а она закрыла глаза ладонями. Помолчав, тихо сказала:
– Я не поеду, Асю бросить не могу, понимаете? Ну как вы не понимаете? – Она опустила руки. Оба брата смотрели на нее одинаковыми агатовыми глазами. В ее голосе зазвучали истерические нотки: – Она тут умерла, тут что-то с ней связано!! Я хочу быть с ней, я хочу к ней!
Она снова разрыдалась, заломила руки, застонала. Вовка взял ее за руку, а Лешка присел на подлокотник ее кресла и обнял жену за плечи.
– Хорошо, давай останемся! – проговорил он быстро. – Вовус, ты поезжай один. Оставь нам пистолет.
В знак согласия Вовка наклонил голову.
Мужчины вышли. Вовус отправился переодеваться, так как на улице за прошедшие несколько часов основательно похолодало, а Лексус выскочил во двор, чтобы прогреть «фольксваген» своего брата.
Оставшись одна, Вера склонила голову на подлокотник кресла, полежала так немного, закрыв глаза. Она думала о сестре.
Обычно родственная любовь – братская, сестринская, отцовская или материнская – необъяснима. Большинство знакомых Веры любили своих родных просто потому, что они были родными. А вот Вера точно знала, почему она так любит свою сестру: Ася приносила Вере счастье с самого своего рождения.
История та случилась задолго до начала маминой болезни и была совершенно банальной: хороший муж и отец встретил дрянную, но крайне привлекательную тетю и загулял, позабыв обо всех обязательствах. Страсть его обуяла неконтролируемая, отчаянная, буйная, напоминающая помрачение рассудка. Скрыть ее он был уже не в силах ни от друзей, ни от жены. После каждого свидания с той женщиной бедняга каялся перед женой и клялся, что на него нашло помрачение и что больше – никогда!
Проходил день-другой, и папа начинал тосковать. Ни лапочка дочка, ни горячие пироги с рыбой, на которые его супруга была большая мастерица, не могли удержать его в лоне семьи. Он не спал ночами, воровато звонил кому-то по телефону и снова исчезал на несколько часов, а то и на сутки. Засим следовало возвращение и покаяние.
Однажды всем этим миграциям пришел конец. Момент исхода отца из семьи Вера запомнила навсегда. Вспоминая этот эпизод из детства, она видела себя как будто со стороны. Полненькая тихая девочка лет пяти, услышав стук входной двери и догадавшись, что пришел папа, выскакивает из своей комнатки в гостиную и застывает на месте. Она видит отца, стоящего в дверях, и маму – в середине комнаты. На равном расстоянии от каждого размещается большой черный кожаный папин портфель. Родители не видят Веру, они смотрят только друг на друга, а в квартире стоит ужасная, гнетущая тишина…
Потом папа делает шаг к портфелю, подхватывает его и уходит, так и не взглянув на дочь. Вера начинает плакать, потому что ей становится страшно. А мама проходит мимо нее на кухню, ослепленная болью, не слышащая плача собственного ребенка.
Как мама пережила все это, Вера не знала. Может быть, именно тогда у шизофрении и появился шанс, но тот случай все равно не стал маминым поражением. По сложившейся традиции она должна была бы показать гордость и, надумай ее супруг вернуться снова, захлопнуть перед ним дверь, обеспечив плохую тетю хорошим мужем и лишив свою дочь отца. Но Наташа Чистова сдаваться не собиралась. Она разыскала мужа на работе и умолила его вернуться в последний раз. Папа вернулся всего на три дня, однако этого было достаточно. Наташа успела забеременеть.
Вера не могла знать этого точно, но догадывалась, что мама сообщила радостную новость отцу, едва сама убедилась, что это правда. И новость эта оказалась спасательным кругом в море страстей отца Веры. А еще, наверное, плохая, но привлекательная тетя слишком уж вцепилась своими острыми коготками в этого спокойного и немного скучного человека. Она давила на него, требуя оформления их отношений, чем сводила на нет романтику внебрачной связи. Теперь же получалось, что у папы не было выхода. Не мог же он бросить беременную жену!
В памяти Веры было еще одно воспоминание: просторный холл роддома, в большие окна вливается солнечный свет майского яркого утра. Она стоит рядом с папой в самом центре зала, смотрит на паркетный пол орехового цвета, а потом появляется мама. У нее на руках – большой сверток.
Вера хочет сказать папе, что ее голубые брючки надеты задом наперед – она это только что обнаружила, потому что чихнула, а карманчик с носовым платочком оказался не впереди, а сзади. Но папе некогда слушать старшую дочь. Он берет из рук мамы сверток и присаживается на корточки рядом с Верой.
– Это твоя сестра, – говорит папа.
Вера смотрит на маленькое беленькое личико, полускрытое пеленкой цвета молока.
Новорожденная девочка хороша, как кукла: Ася родилась при помощи кесарева сечения, и ей не пришлось пережить всех мук рождения, которые оставляют на личиках младенцев свои следы. Детская интуиция, незаслуженно забытая психологами и поэтами, подсказывает Вере: отныне ее жизнь меняется в лучшую сторону.
Отец подходит к маме и ласково целует ее в щеку.
Ася родилась хорошенькой, росла очаровашкой, а выросла просто красавицей. По понятным причинам мама любила ее особенно, но и у Веры не было повода жаловаться на отсутствие родительского внимания. Повезло старшей сестре и в том, что малышка не стала ее ежедневной обузой, как это всегда бывает в тех семьях, где оба родителя заняты заботами о хлебе насущном. Мама бросила работу и сидела дома с дочерьми. Семью обеспечивал папа, ставший на путь искупления своих грехов. Это было счастливейшее время жизни Веры, которое длилось до тех пор, пока мама не поняла, что кто-то, живущий в их квартире, хочет убить ее.
…Вера не стала спускаться вниз вместе с Алексеем и Вовкой, когда они решили отнести тело Аси в подвал. Она только попросила не класть сестру на бетон, а положить ее на надувной матрас, который
