исследовали, оказалось, что эта заклепка от, ты не поверишь, особой плетки, их делают на заказ.
— Особой плетки? Ты выяснил, где их продают?
— Обижаешь, конечно, выяснил. Так вот, оказывается, их распространяют в Москве только в некоем закрытом клубе, это клуб… эээ… садомазо. Мы съездили туда, и по нашему описанию администратор узнал этого человека. Не сразу, конечно, раскололся, у них там конфиденциальность, так что пришлось поднажать, денег пообещать. По его рассказам, этот человек бывал там довольно часто. Имени он его не знает, но сообщил телефон клубного водителя, который часто отвозил того домой. Нужен адрес? Записывай, — он продиктовал адрес одного из переулков вокруг Патриарших прудов. — И еще… Иногда с ним вместе бывал некий молодой мужчина, и тогда они уезжали в Ясенево. Вот адрес… Наша помощь нужна будет?
— Нет, сам справлюсь. Спасибо большущее за все, Сережа.
Степанков, не прощаясь, нажал кнопку отбоя и застыл в оцепенении, не в силах поверить, осознать…
Дом, указанный в адресе Ясенево, был именно тот, где жила Мила…
«Вот так. Опять ничего не сказала. Ничего, сейчас отосплюсь, соберу завтра Лизоньку в школу и поеду к нему прямо на работу. Попрошу выйти в кафе напротив и все расскажу. Ключи от его квартиры будут со мной. Если что-то не так… Если не поймет… Вот — ключи на стол. И все. А Арсений пусть делает, что хочет. Неужели матери все скажет? Нет, конечно… А что, если уехать? Взять и уехать…»
Всю дорогу домой Мила терзалась этими мыслями.
А вот и дом.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Мила замерла. Тревожное предчувствие кольнуло сердце. Она осторожно надавила на дверь, та распахнулась.
Посреди комнаты на стуле сидела Зоха. Она подняла заплаканные… нет, уже высохшие, воспаленные от слез глаза на Милу.
— А, это ты… Звоню, звоню тебе… Он забрал ее к себе. Девочка плакала. Не знаю… Требует тебя. А я звоню, звоню…
Мила рванула из сумки мобильник. Так и есть, разряжен…
Набрала номер Арсения по городскому телефону. Не успела сказать и слова, как услышала:
— Приходи. Я видел, как ты приехала. Мы тебя ждем…
— Верни ребенка…
— Да, пожалуйста! Иди и бери. Мне некогда ее водить туда-сюда. А одну отпускать боюсь, мало ли что там бывает на темных лестницах, в грязных лифтах… Наша с тобой девочка такая беззащитная… Приходи и забирай… — Он бросил трубку.
Больше ни мобильный, ни квартирный телефоны не отвечали. Зоха с тревогой смотрела на Милу. Та понимала, что Арсений замыслил что-то недоброе. Позвонить Володе? Нет, это невозможно…
— Мама, — она так впервые назвала свекровь, — мама, я не знаю, чего он хочет… Я боюсь за девочку… Да и за себя тоже…
— Ну, что ты… что ты… Разве отец может причинить зло своему ребенку?
— Ладно-ладно… Я потом вам все расскажу…
— Что расскажешь? — Зоя Павловна как будто очнулась.
— Потом, мама, потом… Я пошла за Лизой. Если меня не будет долго… Ну, час, минут сорок, вызывайте милицию…
— Милицию?! Нет-нет… Мы сами… Я приду…
— Мама! Милицию… Или нет, вот номера телефонов Володи Степанкова… Пусть он немедленно приезжает. Скажите ему все. Пусть решает.
— Что значит «все»? Что именно я должна сказать ему? Что Лиза у отца? Что ты пошла к мужу? Господи, ну почему же все это свалилось на мою голову? За что?
— Я прошу вас, мама… Вы ничего не знаете… Сейчас некогда и не время. Я потом вам все расскажу… Сделайте так, как я говорю. — Мила выбежала из квартиры.
— Чего я не знаю? Я все знаю о своем сыне… Зачем посторонних людей вмешивать? Он хороший мальчик. Ну, так все нескладно получилось, что ж… Надо мириться, надо жить… Чего вам не хватает?
Зоя Павловна бесцельно ходила по квартире, бормоча и переставляя стулья, перекладывая с места на место Лизонькины игрушки. Потом вышла на балкон и застыла, не отрывая глаз от подъезда, где была квартира Арсения. Милы не было видно.
Наверное, она уже вошла.
Дверь в квартиру Арсения оказалась открыта. «Прямо фамильная черта», — не к месту мелькнула ироничная мысль. Мила шагнула в прихожую…
Очнулась она оттого, что кто-то заботливо прикладывал мокрое полотенце ко лбу, давал нюхать нашатырный спирт. Она открыла глаза и увидела внимательный, сочувствующий взгляд Арсения.
— Немножко больно, но ничего, скоро пройдет. Так надо, понимаешь. Сейчас укольчик сделаем, и тебе станет хорошо…
Мила дернулась. Она была привязана к стулу скотчем. Как в гангстерском кино. Рот заклеен не был. Она попыталась закричать, Арсений укоризненно покачал головой и указал глазами на дверь:
— Девочку напугаешь. Она такая впечатлительная. Мало ли что…
В ручку двери была просунута швабра. За дверью раздавались шорохи, возня, глухие рыдания.
— Что ты с ней сделал, сволочь?
— Ничего. Останется жива наша девочка… Она уже почти взрослая, такая рассудительная…
Арсений достал пузырек то ли с эфиром, то ли со спиртом, намочил ватку и, как заправская медсестра, сноровисто протер Миле предплечье. Потом достал одноразовый шприц, наполнил его из другого пузырька розоватой жидкостью, брызнул вверх струйкой, выгоняя воздух, и подошел к Миле. Та дернулась.
— Не бойся. Чуть-чуть будет больно. Я аккуратно…
«Наркотик, — мелькнула догадка, — да он и сам…» Только теперь она отметила необычайную бледность его лица, темные, сероватые губы, быструю, несколько бессвязную речь. «Что там с девочкой?» Эта мысль тревожила ее больше всего. «Звони, Зоха, звони!»
— Ой, — сказал, улыбаясь, Арсений, всаживая иглу, — потерпи. Сейчас будет хорошо. А я пока все подготовлю.
Он вышел на балкон и стал рыться в ящике с инструментами, громыхая чем-то железным.
Зоя Павловна увидела, как Арсений вышел на балкон, явно что-то там разыскивая. «Вот, все хорошо. Они, наверное, разговаривают, он что-то мастерит…»
Арсений вернулся с тяжелым молотком и большими гвоздями.
«Что он хочет делать? Двери забить на лестничную клетку?» Она только подумала это, вслух не произнесла, а он усмехнулся и сказал:
— Нет, дверь забивать не будем. Ты же у нас святая. Вот и будет у тебя испытание, мытарство божье. В паркет гвозди полезут. Только ножки мы тебе не сведем, а разведем. Чтобы мне потом удобно было делать то, чего я был всегда лишен… С Володей-то все нормально было? Расскажи, как он тебя пользовал…
Арсений говорил уже как-то вяло, равнодушно, монотонно, без эмоций. На Милу поглядывал как бы с сожалением, переживая за ее такое беспомощное положение.
Положение было действительно беспомощное. Не только потому, что она была крепко связана. Он ее, кстати, уже и развязал. Но она не могла пошевелить даже пальцем. Наркотик давал о себе знать. А вот сознание работало отчетливо.
Арсений между тем стащил ее со стула и стал аккуратно раскладывать на полу. Развел руки в стороны, ноги — насколько мог шире. Устал. Присел на стул, стал смотреть, склонив голову набок. Что-то ему не понравилось. Снова свел руки, ноги. Стал раздевать, переворачивая Милу с боку на бок. Раздел догола. Вещи заботливо подложил под голову. Потом передумал, отнес их на диван. С дивана взял «думочку» и положил под голову своей жертве. Потом снова развел ей руки и ноги. Опять какое-то время
