Швейцария, апрель 2009-го
Жив, жив остался наш герой! И его возлюбленная жива. И девочка Лиза. А иначе кому поднимать из руин N-ский комбинат? Кто родит ему сыновей — продолжателей рода Степанковых? И кто-то же должен удивлять мир волшебной музыкой, рожденной из занудных гамм…
Спустя несколько месяцев после описываемых событий, в горах Швейцарии, в частной клинике, где лечат за большие деньги все — от прыща на носу до раковых опухолей, — в приемной знаменитого доктора сидел Степанков. Он похудел, побледнел и все же был на ногах, его ранение оказалось не очень тяжелым. Хуже было у Милы. Ей делали операцию за операцией, по косточкам, по хрящичкам собирали запястья рук. Повреждения оказались серьезными, дело едва не кончилось ампутацией. Но все обошлось. А Лизоньке назавтра обещали снять повязку. Врачи уверены, что зрение у нее будет хорошее. Как ни странно, именно нервное потрясение мобилизовало ресурсы организма, сделало сложную операцию эффективной.
— Вы хотели со мной встретиться, господин Степанков? — доктор стремительно проследовал через приемную в кабинет, кивком головы приглашая Володю за собой. Говорил он на чистейшем русском.
От такой неожиданности Степанков потерял дар речи, запутался в заготовленных заранее немецких и французских словах благодарности. Доктор весело улыбнулся:
— Да русский я, русский. От братков и вымогателей, которые в служебных креслах сидят, сбежал… Излагаю быстро и коротко: жену еще долго собирать будем, но восстановим полностью, даже на пианино играть будет. Дочь почти наверняка будет видеть нормально (кстати, девочка очень похожа на вас), но нужны будут кое-какие процедуры, упражнения… Все. Какие еще вопросы?
— Можно, я Лизу к себе в номер возьму?
— Можно. Это же здесь, только на другом этаже? Хорошо, там и снимем повязку. Прошу прощения, я должен идти к другому пациенту…
— Завтра утром снимут повязку, и ты будешь видеть, как все.
— Без очков?
— Без очков.
— А это что? Знаю, знаю… Это Зохина шаль…
— Нет, это шаль другой твоей бабушки. Это моя мама. Ее уже давно нет. А Зохина шаль тоже здесь. Они совершенно одинаковые. Пощупай.
— Одинаковые…
— Одну я накину тебе на плечи, другую себе. Мы откроем дверь на балкон и будем дышать свежим воздухом.
— А мама где?
— У мамы тоже все в порядке. Завтра последняя операция.
— А где мы теперь будем жить?
— Есть на земле один прекрасный город. Мне теперь он кажется самым прекрасным, хотя раньше я так не считал… Возможно, ты решишь иначе, но в любом случае я хочу, чтобы ты его увидела. Там жил я в детстве. Старые развалившиеся пустые дома снесли, территорию выровняли, на этом участке теперь строят новый дом, даже несколько домов. Знаешь, такой большой, из красного кирпича, с причудливыми решетками, беседками и детской площадкой. А еще там будет настоящий пруд.
— Пруд! — Лиза восторженно захлопала в ладоши. — Я так люблю купаться! Но мама мне редко разрешает…
— Думаю, теперь она будет разрешать тебе многое. Ведь ты выздоровела. Ты будешь ходить в школу, вдобавок наймем тебе учителей.
— И буду играть на пианино? — недовольно пробурчала Лиза.
— Ну, это уж как ты сама решишь. Неволить тебя никто не будет.
— А вы можете сесть рядом и взять меня за руку?
— Конечно. Тебе тепло?
— Мне хорошо, мне тепло… А вам?
— И мне. У нас же одинаковые шали.
— А что за окном?
— Горы. Красивые горы. Ты их завтра увидишь. Хочешь, я тебе спою?
— Как маленькой? Колыбельную? Конечно, хочу. Мне мама когда-то давно пела… И я засыпала, укутавшись в бабушкину шаль.
— Ишь хитрый… Это для мальчика колыбельная. Мы в музыкальной школе пели… Сами уснете, а я потом майся до утра… Давайте лучше я спою.
— Ну, пой… — согласился он.
— Вот эта песня для девочек:
«Господи, когда же и у нас будет так, чтоб можно было жить спокойно, работать… Когда мы научимся быть счастливыми?»
«Надо начинать все со своего дома. Сейчас его строят в N-ске. Не дом, целый поселок. Не домик окнами в сад, а много домиков окнами в сад…»
Уставшая от впечатлений и новостей Лиза уже давно тихонько посапывала во сне, а Степанков все
