руками, ногами двигает. Встать пытался. Пока голова кружится.
— А Святослав чего делает?
— Да фиг поймешь! Что-то про какую-то патию говорил. Ост… Остапатию? Не, не помню.
— Остеопатию?
— Во! Точно! Что-то там меряет. То ли сигналы какие из башки Костиной принимает, то ли кровоток проверяет в сосудах. А потом жмет на позвонки, на спину. И Лишнев говорит — лучше становится. Глядишь, к утру бегать начнет. Только ума не приложу, что с охраной делать: как узнают, что Костя жив — снова за него примутся.
И тут Клоков вспомнил! Вариант «Зомби»!
— Не будет утра, Марат, — горько произнес он. — Не будет. Ни для кого из нас. Убьют всех. Этой ночью.
Доценко встрепенулся. Быстро развернулся, оказавшись на коленях перед собеседником.
— Откуда знаешь? — отрывисто спросил он. — Точно?!
— Абсолютно точно, Марат, — взмахнул рукой Дима. — Смердин получил команду «сверху»: уничтожить нас в течение ближайших суток.
— Так! — Марат вскочил на ноги. Он колебался только несколько мгновений. — Эй! Все сюда! Что ж ты молчал, Димон?! Об этом надо сразу говорить, всем!
— А я? — Лишнев сидел возле входа, прислонившись спиной к стене. — Если всем, так и мне тоже, парни!
— Точно! — Доценко схватил Дмитрия за руку, подтащил к сидевшему на земле спецназовцу. — Орлы!!! Все сюда! Быстро! Появилась очень важная информация, надо срочно принимать решение!
Никто не заставил повторять просьбу еще раз. Все пленники, остававшиеся в живых, сгрудились возле Лишнева и Клокова, которые волей-неволей оказались в центре живого круга.
Дима, торопясь и сбиваясь, начал рассказывать обо всем, что узнал. Перескакивая с одного на другое, пропуская важное и концентрируясь на мелочах. Его несколько раз перебивали, требуя уточнить какие-то моменты. Постепенно он сумел взять себя в руки, стал говорить более размеренно, обстоятельно. Подробно объяснил, зачем копался в документах начальника лагеря, как сумел прочитать файл с инструкциями по варианту «Зомби». Как услышал диалог по спутниковому телефону. Как неизвестный собеседник передал Смердину — не просто начальнику лагеря, а командиру отряда ликвидаторов, подполковнику внутренних войск — условную команду. И что теперь, выходит, жить им всем осталось не более суток.
— Убирать будут ночью, это факт, — мрачно заявил Леха-Гестапо. — Проще, когда народ уснет. В темноте, спросонья, никто не допрет: откуда огонь, куда бежать, от кого спасаться. Короче, подберутся они к бараку с разных сторон, с прицелами ночного видения. Покрошат всех в капусту. Вот так, братва.
— А если они уже… — начал Сашка Гарин и осекся.
— Что «уже»? — передразнил Леха.
— Вокруг… — прошептал Гарин и показал пальцем на стены.
— Типун тебе на язык! — хрипло отозвался Мезенцев. — Пинцет! Шныра! Проверить! Мигом!
Зэки бросились к дырам в стенах. Стали всматриваться в колючку, в окружающие сопки, в подступающую темноту.
— Не, Леха! Вроде, чисто пока… — доложили они.
— И то хорошо, — с облегчением вздохнул лидер зэков. Оглядел товарищей по несчастью и продолжил. — Вот что, братва! Линять надо. Линять. И не ночью, рискованно это. Как придет темнота — лагерные суки придут по наши души. Линять надо прямо сейчас!
— А через колючку как? — спросил Доценко.
— Придется кем-то пожертвовать! — жестко заявил Леха-Гестапо и посмотрел на Клокова, затем на Гарина.
Дима съежился, уставился в пол. Гарин, увидев глаза «пахана», поступил точно так же.
— Будем тянуть жребий, — продолжал Мезенцев. — Кто вытащит короткую палку — сам прыгает на колючку. Автомат замкнет, сработает блокировка. Мы недавно видели, как это происходит. Секунд тридцать у всех будет, чтоб ломануться через провода на другую сторону. А там — как кому карта ляжет. Все согласны? Повторяю: тянем жребий. Кто вытащит короткую — сам прыгает на колючку с током. Без соплей и истерик. Один спасает всех!
Никто не возразил против такого варианта. Лишь Косой, подумав, вспомнил про Лишнева.
— Слышь, Леха! — сказал он. — Амбал-то идти не сможет! Может, он на провода и сиганет?
— Смогу! — тут же отозвался Лишнев. — Нести меня никого не прошу! Сам выходить буду.
— Всем — равные шансы, — подтвердил Леха-Гестапо. — Не сможет прыгнуть за колючку — останется на ней.
— А Зинка? — вдруг спросил Дима Клоков. — Мы ж не знаем точно, жива она или нет.
Леха-Гестапо посмотрел на рыжеволосого парня с ненавистью.
— Она замолчала часа два назад! — отрезал Крым. — Раньше орала, потом заткнулась.
— Если хочешь — можешь прыгать через колючку на женскую половину, — добавил Мезенцев. — Больше работы охране. А мы — в сопки!
Клоков замолчал, покраснел.
— Ну что, еще вопросы будут? — оглядев пленников, спросил Леха-Гестапо. — Нет? Тогда начнем. Косой, давай, готовь инструмент!
У Димы пересохло в горле. Когда в ладони зэка появились щепочки — ровные, как на подбор, он не смог сделать шаг вперед и вытащить одну из них. Одну… Какая-то палочка была обломана снизу. И тот, кто вытащит ее, прыгнет на колючку под током. Каковы твои шансы, Димон? По теории, вероятность вытащить короткую палку не так уж и велика, да? Но что она значит, теория, когда щепочки перед тобой, и надо сделать шаг. Достать. Короткую? Нет!
Первым тащил Лишнев.
— Длинная! — сказал он и откинулся назад, оперся затылком о стену барака.
— И моя длинная! — радостно засмеялся Пинцет.
Дима закрыл глаза. С каждой длинной щепкой его шансы на жизнь уменьшались… Леха-Гестапо, Шныра, Доценко. Нет попадания! Может, хотя бы Фокин?! Ну, священник! Тебе, все одно, в рай! Нет! Не он!
— Длинная! — шумно выдохнул Крым.
Дима огляделся по сторонам. В руках Косого оставалось всего три палочки. Последняя — зэку. А кто же не тянул? Дима Клоков да Сашка Гарин.
— Ну, целки, кто следующую тянет? — хрипло засмеялся Косой.
— Я! — рыжеволосый парень шагнул вперед.
«Господи, помоги мне!». Он вытащил жребий.
— Длинная!
Дима шагнул к стене, осел на пол — ноги не держали парня. Однако Клоков радостно улыбался. Кто угодно, только не он. Точнее, не кто угодно, а Сашка Гарин. Или Косой.
— Ну? — спросил зэк. — Сам потянешь или мне брать?
— Сам! — выдохнул Гарин, судорожно проглотил слюну.
Потянул щепочку. Одну из двух.
— Короткая! — мрачно заявил Леха-Гестапо, взглянув на мокрую от пота ладонь тракториста. — Ты вытащил не тот билет, парень! Но, как говорится, уговор дороже жизни!
— Нет-нет! — прошептал Сашка, отступая назад. — Нет, ребята! Вы что? У меня же мама… Я один.
— У нас у всех мама! — похлопал его по плечу Шныра.
— Я не могу, — всхлипнул Гарин. — Ребята…
— Какие мы тебе «ребята»?! — злобно ругнулся Леха-Гестапо и вытащил нож. — Ты еще мальчиками назови! Мальчики — в песочнице!
— Леш… Леша… Я не могу. Мама у меня! Кто ж ее кормить будет? Один я! Нет больше никого. Ни братьев, ни сестер, ни родственников. Леш…
— Ты на слезу не дави! — нож Мезенцева сверкнул у глаз обреченного. — Все знали, на что
