Леха мысленно выругался. Смердин не клюнул на приманку. Он не хотел брать
— Чего ты там найти хочешь? — рассмеялся подполковник. — Ты ж даже не знаешь, где лагерь находился.
— Так покажи! — с досадой выпалил Мезенцев.
— Вот тут, — толстый палец офицера уперся в точку почти у самого берега Баренцева моря.
Ловозеро, Енозеро, Териберка. Эти названия ни о чем не говорили. Леха с грустью скользнул взглядом по сетке: Мурманск, Оленегорск, Апатиты… Здесь все было так рядом, так близко. Рррраз — и ты уже возле «железки».
— Ну?! — потерял терпение Смердин.
— Щас-щас, начальник, — деланно засмущался Леха. — Я это… в картах плохо понимаю. Можно ручку? Точку поставить.
Ему передали ручку. Мезенцев еще больше наклонился вперед, чтоб никто не смог разглядеть выражения лица. Двое солдат чуть расслабились, стволы «клюнули» вниз. И тогда Леха-Гестапо распрямился, как пружина.
— Йееоооо! — пишущий инструмент оказался в глотке зазевавшегося бойца. Леха, ударив Смердина ногой в пах, выхватил из рук умиравшего «калаш». Короткой очередью «завалил» второго бойца. Толкнул мычавшего от боли подполковника к стене. Присел, укрываясь за его спиной.
— Всем — не двигаться! — заорал он, выпучив глаза.
Ткнув автоматом в подбородок офицера, он заставил Смердина распрямиться.
— Я убью эту суку, если кто-то попробует стрелять! — бешено вращая зрачками, вопил Мезенцев. — Убью! Полкан! Прикажи им бросить пушки! Быстро! Ну!
Смердин молчал.
— Нууу!!! — еще громче крикнул Леха-Гестапо. — Я больной! Слышите, падлы?! Разнесу ему бошку! Оружие на землю! Полкан! Где приказ?!
— Оружие на землю! — тихо скомандовал Смердин.
— Не слышу!
— Оружие на землю!
Подручные Смердина принялись неторопливо складывать автоматы.
— Не вижу!!! Всем — бросить оружие! Убью полкана!!!
Бойцы зашевелились чуть поактивнее. Леха-Гестапо огляделся. Вроде бы, все было в порядке.
— Супер! Давай, жирный! Аккуратно двигаем к вертолету. Только без глупых выходок!
Они оторвались от стены. Леха старательно прятался за спиной широкоплечего вэвэшника.
— Без фокусов! — рявкнул он, почувствовав, что подполковник ищет выход из трудной ситуации. — Дерну спусковой крючок — твои мозги прямой дорогой на небо, к Богу! Отдельно от…
Мезенцев не успел закончить. Одиночный выстрел гулко отразился от каменных стен. Леха отчаянно закричал, от боли теряя контроль над собой. Над ситуацией. Автомат тут же выбили из рук, принялись «мочить» ногами.
Александр Бросов, снайпер, дежуривший на вершине сопки, не дрогнул и не промахнулся. Леха- Гестапо не мог видеть его — враг оказался за спиной. Как только Мезенцев оторвался от стены, снайпер прострелил ему ногу. Пуля раздробила кости стопы.
— Стойте, — тяжело дыша и поправляя воротник, приказал Смердин. — Стойте! Я придумал для него кое-что получше.
Мезенцев лежал, уткнувшись лицом в мох, и скреб землю ногтями. Теперь не только нога, все тело казалось ему горячим костром.
— Тащите к вертолетам! — отдал команду подполковник. — Бросов!!! Отлично! Давай вниз, сюда. Парни! Все трупы — в хвост! Сворачиваемся!
— А этого куда?
— Я же сказал — к вертолетам! — повторил вэвэшник.
Посмотрел на пленника и улыбнулся так, что у Лехи пробежал мороз по коже.
За ночь Лишнев четыре раза делал привал, давая спутникам время для отдыха. Сам он, привычный к запредельным нагрузкам, вполне мог двигаться и быстрее. Если первые часы кружилась голова, сильно болело все тело, особенно «горел» позвоночник, но потом, к середине ночи, стало легче. Константин с радостью понял, что помощь Фокина оказалась как нельзя кстати. Одно наложилось на другое — опытные руки Святослава да повышенная способность организма к самовосстановлению. Плюс старый опыт переносить боль, быть выше ее.
Однако спецназовец решил не форсировать события. Из его спутников нормально выдерживал темп лишь Марат Доценко. Студент кое-как держался, хотя к утру он шатался из стороны в сторону, будто пьяный. Не слышал команд, постоянно утыкался в спину идущего перед ним Фокина. Узнав о том, что группа делает привал, тут же валился на землю. Лежал неподвижно, ни на что не реагируя.
Фокин казался более вменяемым. Получалось, ему проще выдерживать заданный темп. Однако бывший священник имел такую комплекцию, что к утру начал сдавать и он. Святослав дышал хрипло, заглатывал воздух через широко открытый рот. На привалах уже не читал молитвы, хотя и не падал бревном, как рыжий студент из Питера.
Доценко, замыкавший колонну и охранявший «тылы», выглядел нормально. Вспотел, устал, но мог продолжать движение. Точно так же, как и сам Лишнев. Но все же Константин не был уверен, что им следует выполнять марш-бросок в светлое время суток. Он решил посоветоваться об этом с Доценко. Тем более, к рассвету и Фокин, и Клоков мало напоминали прежних — вчерашних — людей. Впрочем, Константин знал: после первого серьезного кросса по пересеченной местности с новичками и не такое бывает. Некоторые лежат неподвижно, будто в коме. Можно пинать тело носком сапога — человек даже не заметит этого. Бывает, некоторые просто блюют. Хотя в желудке и без того не остается ни грамма пищи.
— Привал! — скомандовал Лишнев.
Фокин тут же остановился. Стал медленно, с трудом опускаться на корточки. В его спину мгновенно уткнулся носом Клоков. Парень немного постоял на месте, тупо глядя перед собой, а потом, сообразив, что люди остановились для отдыха, рухнул на траву.
— Маратка! — позвал Лишнев и подполз к другу, который лежал на спине, задрав ноги вверх, на камень, и расслаблял «забитые» мышцы.
— У? — отозвался тот, продолжая растрясать икроножные «приводы».
— Как считаешь, надо идти в светлое время суток или будем искать нору, чтобы поспать чуток?
Марат опустил ноги, задумался.
— Знаешь, Костя… — он помедлил. — Я готов идти дальше. Но даже не могу определить, что более рискованно: лежать на месте или переть сдуру, по свету. Тем более, эти двое больше не выдержат.
— Признаться, — снизил тон Лишнев. — Из них не «отцепил» бы только Фокина. Он меня спас в лагере. Потому я перед ним в долгу. А этот… слабак-интеллигент все равно подохнет. Вот увидишь — подохнет. Такие ломаются первыми, сам знаешь. По глазам видно.
— Знаю, — растянувшись на камнях, медленно проговорил Доценко. — Бывают, правда, исключения. У нас в полку лейтенант был… После вуза, кстати. Глаза — прямо как у ребенка. Романтик. Все на небо смотрел. Помню, говорил, что облака на зверей похожи…
— И его застрелили в какой-нибудь заварухе, одним из первых, — усмехнулся Лишнев.
— Нет, — грустно и тихо ответил Доценко. — Он меня спас. И многих. Наверное, именно потому, что романтик. В наш БТР шарахнуло, механика-водителя убило. Огонь, гарь, контуженные орут. Люки подклинило. Стали выбираться, выпрыгивать, а по нам пулеметчик: знай поливает… И командира БТР с первого захода, и ребят из десанта, кто за ним прыгнул. Я помолиться успел, думал, все, кранты. Сгорим внутри.
