подковырни мозговой ствол в районе затылка. Не требует больших усилий, если говорить о физкультуре. — Пит помолчал. — Короче, в этой ситуации моя задача такая: надо создать мощный психосдерживающий фактор, чтобы другие субчики на меня не перли.
Он вновь вывернул громкость.
— ЭТО ОЧЕНЬ… — крикнул я.
— ЧЕГО?
— …ШИРОКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ИДЕАЛОВ ДЖИМА! — проорал я.
Пит опять приглушил музыку и дернул плечом, как бы говоря: «А чего ты хочешь? Война есть война».
Мы остановились возле какого-то ангара. Полдесятка курсантов уже поджидали Пита. Мы зашли внутрь. Тут он мне и выдал: «Задуши меня».
— Пардон? — сказал я.
— Задуши меня, — повторил Пит. — Я старый и толстый. Что я смогу тебе сделать? Задуши меня. Хватай вот здесь и души.
Пит показал себе на шею.
— Души, говорю, — негромко сказал он. — Души. Души.
— Знаете, — сказал я ему, — нам не надо друг другу ничего доказывать, ладно?
— Души меня, — не отставал Пит. — Нападай.
Когда он произнес «нападай», то показал пальцами кавычки; и это меня несколько разозлило, потому как подразумевало, что я способен лишь на фигуративную атаку. Ну, положим, так оно и есть, однако с Питом мы познакомились буквально несколько минут назад, и мне казалось, что он слишком уж поспешно делает выводы в мой адрес.
— А если я сейчас начну вас душить, — сказал я, — что вы тогда сделаете?
— Я нарушу ход твоих мыслей, — ответил Пит. — Твоему мозгу потребуется не менее трех десятых секунды, чтобы заметить неладное. И за эти три десятых секунды ты станешь моим. Я тебя коснусь — и на этом все. Я даже с места не сойду. Просто спроецируюсь внутрь тебя и ты улетишь.
— Н-да, — сказал я. — А если я соглашусь вас немного подушить, вы не забудете, что я не из морской пехоты?
— Души. Души меня.
Я оглянулся за спину и увидел массу острых углов.
— Но только не на острые углы, — попросил я. —
— Ладно, — сказал Пит. — Не на острые.
Я вскинул руки, готовясь наложить их ему на шею, и сам удивился тому, насколько они дрожат. Вплоть до того момента я думал, что мы валяем дурака, но при виде собственных дрожащих ладоней понял, что все серьезно. И вместе с пониманием пришел мандраж, но уже по всему телу. Я почувствовал себя невероятно слабым. И спрятал руки за спину.
— Души! — приказал Пит.
— Перед этим, — возразил я, — мне бы хотелось задать вам еще пару-тройку вопросов.
— Души, души, — сказал Пит. — Давай. Просто души меня.
Я вздохнул, схватил Пита за шею и принялся давить.
Нет, я не видел, что и как сделали руки Пита. Я знаю одно: обе подмышки, шею и грудь пронзило страшной болью, причем одновременно во всех местах, а затем я уже летел — через всю комнату, на парочку морпехов, которые спокойно отшагнули в сторонку; а затем я уже скользил по полу как неумеха, только что свалившийся на ледовом катке. Не доехав до тех острых углов где-то с пару дюймов, я остановился. Несмотря на всю боль, я был впечатлен. Да, Пит — в самом деле маэстро насилия.
— Черт… — сказал я.
— Больно? — спросил Пит.
— Да.
— Конечно, больно, — заметил Пит. Выглядел он очень довольным. — Уж я-то знаю. Правда, дико больно, да?
— Да, — буркнул я.
— И тебе было страшно, верно ведь? — продолжал он. — Заранее?
— Да, — вновь согласился я. — Я заранее потерял всю силу воли от страха.
— Ты согласен, что страх такого уровня для тебя необычен?
Я задумался.
— И да и нет, — наконец сказал я.
— Объясни, — потребовал он.
— Порой, — принялся излагать я, — когда со мной вытворяют что-то плохое — или непосредственно перед этим, — я испытываю страх. С другой стороны,
— А знаешь почему? — спросил Пит. — Потому что ты здесь ни при чем. Это все я сделал. Это была проекция мысли. Я сидел у тебя в голове.
Он объяснил мне, что я был наглядным пособием для практической демонстрации идей Джима Чаннона. Я был иракским партизаном, которого обдал фонтан крови из шеи его товарища. Я был хомячком. Козлом.
А затем Пит достал из кармана какую-то фигуристую, плоскую штуковину из желтого прозрачного пластика. Она напоминала собой лекало, потому что у нее были острые ребра, гладкие изогнутые участки, зазубренный край и даже дырка посредине. Или ее можно было принять за детскую игрушку, хотя как именно с ней развлекаются, я не понял. Так вот, сказал мне Пит, дизайн этой желтой штуковины он разработал самолично, однако по своей сути она была воплощением концепции Джима Чаннона. Прямо сейчас точно такие же пластины находятся в кармане каждого десантника 82-й дивизии ВДВ, дислоцированной на территории Ирака; а вскоре, если будет на того Божья воля и пентагоновское соизволение, они окажутся в карманах всех без исключения солдат армии США. Данное приспособление, продолжал Пит, является «экологичным продуктом, в нем содержится глубокий смысл, оно носит максимально гуманный характер, хотя при желании им можно вмиг убить человека. К тому же оно забавно выглядит». В общем, добавил он, это «настоящая первоземная вещица».
— А как она называется? — спросил я.
— «Хищник», — ответил Пит.
На протяжении последующего часа Пит подвергал мои болевые точки и чакры всевозможнейшим истязаниям посредством этого желтой штуки. Например, он схватил мой палец, сунул его в дырку «Хищника», после чего провернул его на 180 градусов.
— Что, попался? — сказал он.
— Прекратите, — попросил я. — Мне очень, очень больно.
Тогда он схватил меня за голову и, воткнув острый зубец в ухо, вздернул над полом, будто я был рыбешкой на крючке.
— Остановитесь! — взмолился я. — Христом Богом прошу!
— Кстати, у меня есть интересная история про иракцев, — поведал Пит.
— А почему «кстати»? Это имеет отношение кушам? — спросил я, поднимаясь с пола.
— Ага, — сказал Пит.
— То есть Ирак и втыкание «Хищника» в уши как-то связаны между собой? — решил уточнить я.
Пит начал было рассказывать мне эту историю, но тут рядом стоявший офицер-морпех едва заметно шевельнул головой, и Пит тут же умолк.
— В общем, — сказал он, — кое-какие иракцы не хотели вставать на ноги, но их переубедили. — Он помолчал. — Хочешь объясню, что такое «болевая покладистость»? — затем предложил он.
— Нет, — сказал я.
Он быстро провел зазубренным краем «Хищника» по моему виску, а едва я издал леденящий кровь вопль, он схватил мои пальцы и крепко защемил костяшки об острое ребро.
