Дорогой Мордехай.
Это письмо пишет для меня Арнау Г., писец из города Мальорка, записывает все так, как я говорю.
Я много думала в последние несколько дней, с тех пор как твой друг Даниель бен Моссе пришел ко мне задать вопросы от твоего имени. Боюсь, что, хотя не лгала ему, ввела его в заблуждение умолчанием о многих вещах. Прости меня, пожалуйста. Мать всегда старается защитить свое дитя; бабушка всегда хочет оберечь доброе имя внука.
Говоря о моем бедном Рувиме, этом милом мальчике, я создала у Даниеля впечатление, что у него не было друзей, имея в виду, что у него не было друзей в гетто. К великому сожалению для нас всех, это неправда. У него было два друга. Один был христианином, постарше его, общество которого Рувим очень любил; другой был Иосиф, сын моей прачки Сары. Иосиф был умным, бедным, честолюбивым. Мне было ясно, что он считает нас — меня и мою семью — баснословно богатыми и надеется получить от нас немалую выгоду.
Я знала Сару почти всю жизнь. Она была ребенком прачки, та приносила ее в дом в дни стирки, я присматривала за ней, играла с ней, развлекала ее ради удовольствия услышать ее радостный смех. Она была очаровательным ребенком с милой улыбкой, хорошеньким личиком и волосами, похожими на золотую нить, наброшенную ей на голову кудрями. Теперь я поняла, что внешность у детей бывает обманчива.
Я очень любила Сару. Оставлять ее было почти так же тяжело, как любимый город и море, когда меня выдали замуж. Вернувшись, я стала наводить о ней справки, думая, не умерла ли она, как и многие, во время чумы. Мне сказали, что нет. Она вышла замуж и через несколько лет убежала в Валенсию с другим мужчиной. Он бросил ее, и она стала уличной женщиной.
Я разузнала, где она, отправила ей деньги на дорогу до Мальорки и подготовила почву — в ограниченном смысле — для ее возвращения в общину. Она вернулась через несколько месяцев с маленьким Иосифом, тогда семилетним. Я, разумеется, помогала ей. Она была для меня как дочь — трудная дочь, но о которой я должна заботиться. Давала ей работу, находила работу для нее у других людей. Старалась не обращать внимания на признаки того, что она время от времени возвращается к старому.
Стараясь и дальше помогать ей, я определила ее сына, Иосифа, в учение, но через два или три года он ушел от своего учителя. С тех пор он вел жизнь дикого животного среди групп мальчишек, которые наводняют город. Однако думаю, что Иосиф все время поддерживал отношения с матерью, многие люди говорили, что видели нашего Рувима, когда ему следовало находиться в школе, бегающим без присмотра у дома Сары неподалеку от моря и в других низких частях города в обществе сына Сары.
Я спросила Рувима об этом. Он признался, что это правда. Сказал, что в школе ему плохо, но он счастлив с Иосифом и друзьями Иосифа. Сказал, что сына Сары взял в ученики — не знаю, каким образом, — специалист по травам и лекарствам, который учит его этим знаниям. Они должны были уехать в Геную, где такие люди ценятся высоко. Травник сулил Иосифу баснословные богатства от новых профессий, которым он учился. Рувим очень завидовал своему другу и хотел обучиться профессии, которая даст возможность преуспеть в жизни.
Однако Иосиф упустил возможность поехать в Геную. Видимо, хотя учение давалось ему легко, он не любил следовать указаниям. Учитель поссорился с ним и взял вместо него другого молодого человека.
Рувим провел все последнее лето с Иосифом. Иногда мы почти не видели его. Фанета и я сходили с ума от беспокойства. К своему громадному облегчению, мы узнали, что Иосиф покинул остров. Радость моя была кратковременной, потому что через три дня после его отъезда Фанета и Рувим безнадежно заболели.
Твой друг Даниель спрашивал, как они умерли, тогда я была не в силах говорить об этом. Скажу тебе. Они умерли в один час после дня сильнейшей жажды мучительных спазмов в ногах и руках, онемения в кистях рук и ступнях. Наш врач заподозрил что ядовитый гриб случайно попал в яичницу с грибами, которую они ели, но уверен в этом не был. В конце концов он назвал это инфекционным воспалением кишечника и не сказал ничего больше. Я не знаю, так ли это.
Теперь, когда Рувим мертв, я никак не могу ничего узнать о его друзьях. После этого я разговаривала с Сарой о ее сыне и знаю только, что она беспокоится, как бы он не встал на опасный путь. Но она сказала несколько вещей, которые навели меня на мысль, что она как-то поддерживает с ним отношения.
Прошу, если тебе не нужно это знание, забудь его навсегда. Мне было бы очень неприятно выдавать ее и мои секреты безо всякой цели.
— Он мертв, — сказал Мордехай. — Они оба лгали. Никто из них никак не мог быть сыном Фанеты.
— Если сеньора Перла не лжет, чтобы каким-то образом защитить мальчика, — сказал Исаак, — утверждая, что он умер.
— Я не могу в это поверить, — сказал Мордехай. — Она слишком прямая и честная женщина, чтобы пойти на такую ложь. — Положил письмо на стол и рассеянно уставился в окно. — В остальной части письма содержатся личные сообщения, — добавил он наконец, но голос его прозвучал слегка неуверенно. — А дальше следует странный постскриптум.
— Какой? — спросил Исаак.
— Написанный совершенно другим почерком — аккуратным, но не почерком профессионального писца. Он краткий. Давай прочту. «Я попросила моего друга, учителя Рувима, докончить для меня это письмо. Когда писец записал мои слова и перечел их мне, то сказал с отсутствием сдержанности, тревожным у человека его профессии, что накануне написал письмо для женщины, которую я, видимо, знаю. Оно тоже было адресовано в Жирону, и жаль, что их нельзя было отправить в одном пакете, потому что тогда мы обе сэкономили бы много денег. Боюсь, что он говорил о Саре и что письмо было адресовано Иосифу. Берегись его, Мордехай. Боюсь, он может быть опасен».
— Вы подозреваете, что тот молодой человек, который первым представился вам, был сын Сары? — спросил Исаак. — Он мог узнать подробности жизни вашей семьи от Рувима и от матери.
— Этого не может быть, — заговорил Мордехай. — Молодой человек, который приходил ко мне, не мог быть сыном прачки, судя по всему, уличной шлюхи, хотя Перла все еще жалеет ее. Он как будто хорошо воспитан, почти образован. И вот что еще — если он сын Сары, то не имеет никакого отношения к ядовитым микстурам.
— Почему?
— Потому что его тело было обнаружено примерно через неделю после того, как он исчез из Сант- Фелиу.
— Но вы уже говорили, что сомневаетесь, что это было его тело, — сказал Исаак. — Во время штормов тонут многие, а неделя в море может вызвать много изменений в человеческой плоти.
— Исаак, Исаак, вы можете быть жестоким, когда противопоставляете свой ясный разум моему. Я по-прежнему утверждаю — мы знаем слишком мало, чтобы судить.
— Вполне возможно, — сказал Исаак.
— Можете прислать ко мне юного Даниеля, как только он позавтракает? Я хочу услышать, что он узнал, из его собственных уст и поблагодарить его за труды. В день своей свадьбы он не пожалеет, что оказал мне такие услуги, — сказал Мордехай. — Он замечательный молодой человек. Завидую вашему будущему зятю, Исаак. Только не говорите этого моим дочерям.
— Я бы с удовольствием прислал Даниеля, — сказал Исаак, — но он еще не приехал. Если он вез эти письма, то, видимо, отправил их с курьером, как только судно вошло в порт, а сам собирается вернуться без спешки. Или же они прибыли в четверг на быстроходной галере.
— Исаак, мне трудно поверить, что Даниель отправит письма вперед, чтобы иметь возможность ехать без спешки. А если это так, я не уверен, что завидую вашему будущему зятю. Сеньора Ракель, должно быть, чувствует себя совершенно заброшенной, если радости дороги для него значат больше, чем ее прелестные улыбки.
— По крайней мере, она знает, что Даниель благополучно высадился на сушу и вскоре будет здесь, — сказал Исаак. — Прошу прощения, Мордехай, я должен вернуться домой.
— Исаак, боюсь, что письмо сеньоры Перлы принесло мне больше пользы, чем вам. Жаль, в нем нет
