— Но стекло, — не прекращал повторять он, — куда подевалось стекло?
Директор зоопарка, рассыпаясь в извинениях, лично приготовил для тёти Петунии чашку крепкого сладкого чая. Пирс и Дадли были способны только на невнятное, нечленораздельное бормотание. Исходя из того, что видел Гарри, змея не сделала ничего, кроме как играючи стукнула их хвостом по пяткам, когда проползала мимо, однако к тому времени, когда все они вернулись в машину дяди Вернона, Дадли уже рассказывал, как она чуть было не откусила ему ногу, а Пирс клялся, что она пыталась его задушить. Но хуже всего, по крайней мере, для Гарри, было то, что Пирс успокоился настолько, что смог сказать:
— А Гарри разговаривал с ней, правда, Гарри?
Дядя Вернон дождался, пока Пирс, наконец, не пошёл домой, после чего накинулся на Гарри. Но он был столь зол, что с трудом мог говорить. Он смог выдавить из себя:
— Иди… чулан… не выходить… без еды! — прежде чем рухнул в кресло, а тёте Петунии пришлось сбегать для него за большим бокалом бренди.
Много позже Гарри лежал в тёмном чулане, мечтая о часах. Он не знал, который сейчас был час, и не был уверен, улеглись ли уже Дёрсли, или нет. Пока они не уснут, было слишком рискованно прокрадываться в кухню, чтобы раздобыть немного еды.
Он прожил с Дёрсли почти десять лет, десять несчастных лет, сколько себя помнил, с тех пор, когда был ещё совсем маленьким ребёнком, и его родители погибли в автокатастрофе. Он не помнил, что он был в машине, когда погибли его родители. Иногда, когда он долгими часами, сидя в чулане, напрягал свою память, его посещало странное видение: ослепительная вспышка зелёного цвета и жгучая боль во лбу. Он предпологал, что это было воспоминание об аварии, однако никак не мог взять в толк, откуда могла взяться зелёная вспышка. Он совершенно не помнил своих родителей. Тётя и дядя никогда ему о них не рассказывали, и, разумеется, ему не позволено было задавать им вопросы. В доме не было ни одной их фотографии.
Когда Гарри был помладше, он постоянно мечтал о том, что объявятся какие-нибудь неизвестные родственники и заберут его отсюда, но этого так и не произошло, и Дёрсли оставались его единственной семьёй. Но до сих пор иногда ему казалось (или он просто надеялся на это), что незнакомые люди на улице знают его. И это были очень странные незнакомцы. Крошечный мужчина в фиолетовом цилиндре однажды поклонился ему, когда он вместе с Дадли и тётей Петунией отправился за покупками. Гневно спросив, знает ли он этого мужчину, тётя в спешке вытащила их из магазина, так ничего и не купив. А как-то раз дикого вида старушка, одетая во всё зелёное, радостно помахала ему рукой в автобусе. А на днях лысый незнакомец в очень длинном пурпурном плаще пожал ему руку на улице и ушёл, не сказав ни слова. Но самое необычное во всех этих людях было то, что они, казалось, просто исчезали, как только Гарри пытался рассмотреть их получше.
В школе у Гарри не было друзей. Все знали, что банда Дадли ненавидела странного Гарри Поттера в его мешковатой старой одежде и в склеенных скотчем очках, а спорить с шайкой Дадли никому не хотелось.
Глава третья. Письма из ниоткуда
Побег бразильского боа-констриктора стоил Гарри самого долгого на его памяти наказания. К тому времени, когда ему позволили снова выйти из чулана, наступили летние каникулы, и Дадли уже успел сломать свою новую видеокамеру, разбить радиоуправляемый самолёт и, впервые сев на гоночный велосипед, сбить переходившую на костылях через Привит Драйв миссис Фигг.
Гарри был рад, что школа закончилась, но ему некуда было деваться от банды Дадли, которая появлялась в доме каждый божий день. Все они — Пирс, Деннис, Малькольм и Гордон — были рослыми и тупыми, но Дадли среди них был самым здоровым и самым тупым, поэтому считался лидером. Его дружки с радостью присоединялись к любимому виду спорта Дадли — Охоте на Гарри.
По этой причине Гарри как можно больше времени проводил вне дома, слоняясь по окрестностям и думая об окончании каникул, несшим с собой слабый лучик надежды. В сентябре он должен был пойти в среднюю школу, впервые в своей жизни без Дадли, который был зачислен в частную школу Смелтингс, где когда-то учился дядя Вернон. Пирс Полкиcс собирался учиться там же. Гарри же записали в Стоунволл Хай, местную государственную школу, что Дадли находил чрезвычайно забавным.
— В первый день учёбы в Стоунволле учеников окунают головой в унитаз, — сообщил он Гарри. — Не хочешь подняться наверх и потренироваться?
— Нет, спасибо, — ответил Гарри. — В бедный унитаз никогда не погружалось ничего ужаснее твоей головы… его может стошнить.
Сказав это, он пустился наутёк раньше, чем до Дадли дошёл смысл сказанного.
Одним июльским днём тётя Петуния вместе с Дадли отправилась в Лондон покупать для него форменную одежду, которую носили ученики Смелтингс, оставив Гарри под присмотром миссис Фигг. У неё было не так ужасно, как обычно. Оказалось, что миссис Фигг сломала ногу, споткнувшись об одну из своих кошек, и, похоже, её любовь к ним слегка поостыла. Она позволила Гарри смотреть телевизор и угостила кусочком шоколадного кекса, который на вкус был таким, будто ему было несколько лет.
Вечером этого дня Дадли щеголял по гостиной в своей новенькой школьной форме перед семьёй. Мальчики в Смелтингс носили коричнево-малиновые фраки, оранжевые бриджи и плоские соломенные шляпы под названием «канотье». Кроме того, им полагалось носить узловатую трость, предназначенную для того, чтобы лупить друг друга, пока не смотрели учителя. Это, видимо, должно было служить отличной тренировкой на будущее.
Глядя на Дадли в его новых бриджах, дядя Вернон хриплым голосом признался, что это самый торжественный момент в его жизни. Тётя Петуния разрыдалась и сказала, что не может поверить, что это её Сладенький Дадличек — таким красивым и взрослым он выглядел. Гарри не решился ничего сказать. Он и так боялся, что, наверное, сломал пару ребер, сдерживая хохот.
Когда на следующее утро Гарри вышел к завтраку, на кухне стоял отвратительный запах. Похоже, он исходил из большого металлического корыта, стоявшего в раковине. Он подошёл поближе, чтобы взглянуть. Корыто содержало в себе нечто, напоминавшее грязные лохмотья, плавающие в серой воде.
— Что это? — спросил он у тёти Петунии. Она поджала губы, как обычно делала, когда он осмеливался задать вопрос.
— Твоя новая школьная форма, — ответила она.
