— В Карабекаул уехал. Там тоже жертвоприношения.
— Немедленно соберите всех дехкан! — распорядился Бабаораз. — Скажите всем, чтобы шли на мейдан!
— Есть… Сейчас всех соберем!
«Кошчинец» — счетовод или секретарь, помчался со всех ног по аулу, между кибитками, выкрикивая громко:
— Люди, Бабаораз опять приехал! Выходите все! С Бабаоразом еще один — городской! Выходите поскорее!
Дехкане появились у кибиток. Вот уже перекликаются:
— Опять что ли этот ЧУСАР? Чего ему еще надо? Аллах убил саранчу — чего еще?
— Ай, они придумают! Лишь бы не сидели люди на месте. Не ходите к ним! Добра от них не жди!
— Куда ты, Сапа, а ну-ка, вернись! Забыл уже, как наказал нас аллах за то, что с большевиками связались?!
— Да, да, дорогие! С аллахом шутить нельзя. Один раз простил — в другой раз прощать не станет: у него тоже терпение лопнет.
Из байского порядка вышли джигиты в шелковых халатах:
— Люди, чего смотрите? Гоните большевиков из аула! Если узнает аллах, что вы опять их слушали, еще раз пришлет саранчу!
— Гоните неверных, связавшихся с Советами!
— Собак на них натравите! Вес равно не будет колхозов! Как жили, так и будем жить!
Ропот и крики донеслись до Ратха и Бабаораза, и они поехали к кибиткам, где уже собрались дехкане.
— Товарищи, вас обманули! — выкрикнул Ратх. — Инструкция санэпидстанции попала в руки Куванч- бая, и он ловко приспособил ее…
Никто никогда не слышал тут о санэпидстанции и об инструкции. Странные слова еще больше возмутили бедняков.
— Уходи, шайтан! Я тебе дам стансу! Почему чужим языком говоришь?
— Товарищи дехкане, опомнитесь! — вновь прокричал и поднял вверх руку Ратх. — Вы сбиты с толку. Выслушайте меня.
— Не хотим слушать!
— Уходи!
И вдруг притихли все, увидев Куванч-бая. Он степенно подъехал на серой лошади, остановился.
— Дорогие соотечественники, — сказал, обращаясь к дехканам. — Вы подумали о себе, прежде чем говорить с этими людьми? Вы совершили клятвопреступление против аллаха, теперь пеняйте на себя. Аллах снова посылает свой гнев на вас: новая саранча ползет на ваши жилища.
— Ловко, бай, ловко, — бледнея, заговорил Ратх, — Использовал нашу же…
Но ему не дали договорить. Несколько человек бросились к Ратху и начали стаскивать с седла. Другие напали на Бабаораза. Куванч-бай, видя, что возмущенные бедняки могут расправиться с большевиками, перетрусил:
— Люди! — крикнул он властно. — Отпустите их. Пусть едут своей дорогой. Пусть всю жизнь благодарят Куванч-бая за то, что я заступился за них. Уезжай побыстрее, Бабаораз, и ты, уважаемый.
Ратх и Бабаораз развернули скакунов и помчались в Карабекаул к Чары Пальванову.
Вернулись на другой день с отрядом «кошчинцев». Добротрядовцы, — более ста всадников, лихо промчались по Сакару и остановились у заброшенной, переполненной дохлой саранчой траншеи. Остановились и попятились: из пустыни вновь ползла зеленой рекой саранча. Только что родившаяся, но такая же беспощадная.
— Сто двадцать миллионов саранчуков на каждом гектаре, — сказал Ратх, — а траншея давно переполнена. — Что будем делать, товарищи?
— Выход есть, — сказал Чары-ага. — Надо соединить траншею с Амударьей и пустить по ней воду. Другой конец траншеи выведем на такыр. Вода смоет саранчуков. Вынесет на такыр, а там им деваться некуда. Сдохнут в грязи и болотах.
— Давайте, товарищи! — взмахнул рукой Ратх. — За лопаты! Поднимайте на ноги всех до одного!
Начался новый изнурительный бой со стихией. К вечеру вода из реки с шумом рванулась в траншею и, подхватив «божью тварь», понесла в низину, на такыр, которому не было конца и края.
XVII
Вернувшись домой, в Карабекаул, Чары Пальванов целые сутки отсыпался. Спал на старой кошме, под чекменем. Сон у него был тяжелый, с храпом и стонами. Жена и дочери то и дело заглядывали в кибитку: не заболел ли? Проснулся Чары-ага весь опухший. Глаза красные и мешки под глазами. Сел на кошме, взялся обеими руками за голову. Состояние такое, будто сон вовсе не принес ему облегчения, а только голову затуманил — ничего не соображает.
— Эй, кто там! — позвал Чары-ага. — Чаю принесите! У входа в кибитку появились обе дочери, а потом и жена.
— Слава аллаху, проснулся, — сказала она с почтительной улыбкой. — Мы уже думали заболел ты. Шайтан прицепился к тебе, вселился в душу, спать тебе мешал.
— Чаю! — гаркнул сердито Чары-ага.
Женщины выскочили из кибитки и вскоре принесли и поставили на кошму горячий фарфоровый чайник с пиалой. Чары-ага несколько раз перелил чай из чайника в пиалу и обратно, удовлетворенно мотнул головой — все, мол, в порядке, больше вашего присутствия тут не требуется. Однако жена и дочь выжидательно смотрели на него, не собираясь уходить. Он догадался — они хотят о чем-то спросить или сообщить что-то важное. Посмотрев пристальней на жену, он увидел в руках у нее какую-то бумагу.
— Что ты там держишь, Бике?
— Письмо получили, — сказала жена, подав мужу конверт. — От Сердара письмо. Боюсь, беды бы не случилось. Вчера видела его во сне совсем голеньким.
— Волдырь тебе на язык, чтоб не болтала чего попало, — оскорбился Чары-ага. Вынув из конверта письмо и прочитав его, сказал коротко и непонятно: — Полетел…
— Куда полетел? — насторожилась жена.
— В небо полетел, — строже выговорил Чары-ага.
— Аллах, помилуй, да что же это такое опять на мою голову! — запричитала жена. — Разве я не говорила тебе — не пускай Сердара в Расею.
Заплакали, глядя на мать, обе дочери — Сенем и Гульчехра.
Чары-ага недоуменно посмотрел на всех трех, сплюнул с досады в угол и выругался.
— Марш отсюда, негодные! Совсем ума у вас нет! Никуда не делся Сердар. Полетел и сел. Когда сел — письмо написал. Хорошо теперь ему, будьте вы прокляты! Крылья, говорит, ему подчинились.
— Вий, значит живой Сердар! — радостно воскликнула Сенем.
— Хай, овечки безмозглые, — успокаиваясь, проговорил Чары-ага и махнул на них рукой. — Идите, не мешайте пить чай.
Женщины удалились. Чары-ага, отхлебывая из пиалы приятный, бодрящий напиток, задумался: «Сердар над Россией в небе летает, а над Туркменией летает саранча, будь она проклята! Все пожрала эта тварь. Хлопчатник, джугару, даже саксаул обглодала — что делать? Придется в Чарджуй за новыми семенами ехать. Опять надо всех на ноги поднимать. Если за два-три дня джугару посеем — может, даст урожай к осени».
Допив чай, Чары-ага оседлал коня, сказал жене, что едет в Чарджуй, и зарысил на дорогу. Часа через три остановился возле здания Окружного комитета партии. Решил поговорить насчет семян с Ноной Авагимовной! Зашел в приемную.
— Здравствуйте, — сказал секретарше, оглядывая сидящих у окна посетителей.
