— Браво, Танечка! — сказала Нина. — Я с удовольствием выпью бокал за ваше счастье, ибо одна из величайших истин жизни — счастье…
XI
Работы на раскопке Новой Нисы велись слишком медленно. Палаточный лагерь почти пустовал. Сформированный археологический отряд на это лето Маром, укомплектован был не полностью. Студенты исторического факультета, работавшие в коллекторах, в какой-то мере еще проявляли жизнедеятельность, но и они, чуть припекало солнце, отправлялись на Золотой ключ или еще дальше — в Фирюзинское ущелье. К вечеру возвращались усталые и утомленные. На полевые работы были привлечены, в основном, школьники — старшеклассники из близлежащего села Багир. Эти тоже являлись утром, но к полудню, спасаясь от жары, отправлялись домой. Спокойный и неутомимый Мар нервничал, жаловался Иргизову на полное отсутствие дисциплины в отряде. Если так и дальше пойдет, то придется принимать какие-то меры.
— Черт возьми, — негодовал он. — У меня такое впечатление, что наши полевики, да и студенты, вовсе потеряли интерес к истории.
— Не мудрено, Александр Борисович, — согласился Иргизов. — Время с каждым днем становится все строже и строже. Общественная мысль нацелена в завтрашний день. Сборы, маневры, ПВХО… Порохом в воздухе пахнет. Я говорил вам о том, что и меня хотели взять на учения, да что-то передумали.
— Передумали оттого, что и в военкомате есть головы, которые понимают значение археологии в жизни общества. — Мар с гордой обидой приподнял подбородок. — А вот в Багире нет таких умных голов. Будь у меня власть, я бы растребушил их сельсовет вместе с председателем.
— Может быть, мне сходить в сельсовет, да поговорить с руководством? — предложил Иргизов. — Могут же сельские власти воздействовать хотя бы на учащихся.
— Подождем еще денек-другой, — не согласился Мар. — Я думаю, завтра надо всех скликать да провести собрание. А то только деньги любят получать, а как работать — в кусты.
Утром, как всегда, археологи встали до рассвета, приступили к раскопкам. Студенты все в сборе, а полевых рабочих что-то совсем не видно. Мар поднялся на оплывшую стену крепости, приложил руку к полям шляпы, заслоняясь от восходящего солнца. Обычно рабочие появлялись на дороге, идущей от Багира к городищам Нисы, до восхода солнца, но вот уже оно поднялось, а их все нет. Мар слез со стены, понервничав, затем снова поднялся — и опять никого.
— Слушай, Иван Алексеевич, — сказал он в сердцах, — кажется, ты вчера грозился сходить в сельсовет. Давай-ка, отправляйся к башлыку, да ругни его как следует. Никакой, понимаешь, помощи!
— Давно пора! — Иргизов только и ждал этих слов.
Спустившись с городища, он вышел на проселочную дорогу и подался к селению. Утро только начиналось — обычно в такую пору выходили на поля колхозники, — но что-то безлюдно было сегодня на виноградниках и капустных грядках. В чайхане на арыке, где всегда курился дымок и стоял пряный запах лепешек и шашлыка, тоже властвовала тишина.
— Эй, Реджеп-ага! — окликнул чайханщика Иргизов. — В чем дело? Где твой шашлык, где люди?
– Война, — с горькой усмешкой сказал чайханщик.
— Какая война? — не понял Иргизов.
— Война началась. Германия на нас напала, — пояснил Реджеп-ага. — В сельсовет иди — там все люди.
Иргизов, ошарашенный черной вестью, некоторое время стоял у арыка, качал головой и хмыкал. Нет, он не поверил сказанному — вероятно, старик что-то перепутал. Есть же договор с Германией, хлеб ей прямо с полей везем, жрать немцам нечего! Однако, надо заглянуть в сельсовет, решил Иргизов и зашагал по пыли, ощущая, как утопают в ней легкие брезентовые сапоги. Тоскливо-тревожно вдруг сделалось на душе Иргизова. Так тоскливо, что деснам стало щекотно.
У сельсовета, белого приземистого дома, огороженного низким штакетником, толпился народ. Взгляды всех были направлены на айван, где что-то происходило, но что именно — Иргизов сразу понять не мог. Пробившись поближе к айваму, увидел — за столом возле репродуктора руководство сельсовета. Репродуктор был старый, нещадно хрипел, но, прислушавшись, можно было понять — передавалось обращение Советского правительства с призывом дать отпор агрессору. Затем был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации с 23 июня военнообязанных 1905–1918 годов рождения и о введении военного положения в ряде западных областей страны. Как только прервалась речь диктора и заиграла в репродукторе музыка, толпы колхозников пришли в движение. Задвигались и заговорили все сразу. Многие из присутствующих были призывного возраста — завтра, согласно Указу, им необходимо быть в строю, но с чего начинать?
— Эй, товарищ Лачинов! — Кто-то крикнул со двора. — В военкомат самим ехать, или повезут?
— Товарищ Лачинов, расчет сегодня дадут или сначала уничтожим фашиста? — разнесся другой голос.
И посыпались вопросы со всех сторон. Председатель растерянно вздыхал, хмурился, снял зачем-то круглую шапку-кубанку, опять надел. Но вот увидел в толпе Иргизова и окликнул его.
— Иван Алексеевич, ты раньше воевал — скажи пару слов!
Иргизов пожал плечами, но видя, что Лачинов, действительно, растерян и не знает, что делать, поднялся на айван и твердо высказался:
— Составьте общий список подлежащих мобилизации. Добровольцев тоже запишите. Выдайте всем трудодни и в райвоенкомат — строем. Действуйте — время не терпит. Бить надо фашистских гадов — вот мое слово!
Известие о начале войны потрясло Мара. Старик-ученый долго не мог прийти в себя — сидел и недоуменно покачивал головой. Потом, словно тяжело больной, поднялся на ноги и начал расспрашивать в подробностях — когда и как? Какие города бомбили, остановлены ли фашистские орды? Выяснив, что Иргизов, по возрасту, мобилизации не подлежит, Мар немного успокоился.
— А то ушел бы — и палатки некому убирать, — мрачно пошутил старик.
— Добровольцем уйду. — Иргизов строгим взглядом посмотрел вдаль. — Не ждать же пока кто-то за тебя выкинет с земли советской врага!
Мар не возразил, лишь подумал: «Кончился Иргизов как археолог. Снова в нем ожил красный командир».
— Ну что ж, поезжай, — согласился Мар. — Будь мне тридцать восемь, я бы тоже не стал задумываться — отправился бы в военкомат и — на фронт. У меня теперь иная забота. Пока понятия не имею — чем мне, шестидесятилетнему, без вас, молодых, заняться? Раскоп прекратится — это ясно. Наверно, придется податься в преподаватели, к школьникам. Надо поднимать патриотическую сторону истории… Александра Невского, Суворова, Кутузова…
Вечером археологи, сложив в грузовик палатки и инвентарь, отправились в Ашхабад. Пока добирались до города, обогнали несколько пеших отрядов призывников и добровольцев — люди спешили на призывные пункты.
Дома поджидали Иргизова жена и сын. Нина знала, что он вот вот вернется с раскопа, ибо война — для всех. Едва вошел он, встревоженный и суровый, припала она к его плечу:
— Ванечка, что же это, а? Вот тебе и поехали отдыхать на Черное море.
— Всеобщая мобилизация, — как-то неловко сказал Иргиэов, снимая со своих плеч руки жены. Почувствовала она в этой неловкости — и боль его души, и твердую решимость: прости, мол, но я должен быть там, на передовой линии огня.
— Но твой возраст… — робко возразила она и осеклась, ибо Иргизов смерил ее незнакомой доселе, осуждающей улыбкой.
— Возраст — в самый раз. У добровольцев не спрашивают о возрасте.
Она помолчала. И понимая, что переубеждать его не надо — таких, как Иргизов, тысячи, — заговорила ровно:
