оставался расстегнутым. Она услышала треск разрываемой ткани сорочки, и у нее на мгновение явилась бесстыдная и греховная мысль о том, что ей хотелось бы, чтобы он снял с нее и корсет. Ее пышные груди имели самый сладострастный и соблазнительный вид, и в целом она сама казалась себе порочной.
Когда Монтгомери поцеловал ее в грудь, она чуть не потеряла сознание, а когда забрал сосок в рот, острое наслаждение распространилось по всему ее телу. Он уделил внимание сначала одной, потом другой груди и принялся посасывать соски. Она погладила волосы на его висках, потом коснулась скул и подбородка, обводя их очертания. Монтгомери сделал движение разорвать их объятие, но она удержала его и прижала ладони к его затылку.
О Господи!
Его рука оказалась у нее под юбкой, и Вероника вздрогнула, когда его ладонь коснулась ее бедра. Монтгомери принялся развязывать бант подвязки, и это повергло ее в еще большее смятение.
Неужели он решил раздеть ее здесь?
— Монтгомери, — яростно зашептала она.
— Вероника, — отозвался он голосом, мягким, нежным и полным соблазна.
— Неужели следует это делать так? И здесь?
— Нет, — ответил он. — Не следует.
И все же не остановился. Его пальцы начали восхождение вверх по ее ноге.
Никто никогда не предупреждал ее, что может случиться что-нибудь подобное. Никто никогда не предостерегал ее о том, что ее могут совратить в гостиной.
Монтгомери гладил ее кожу, будто изучая каждый дюйм ее тела.
Ей следовало попросить его перестать. Но вместо этого она, как это ни было непристойно, хотела бы сорвать с себя одежду, чтобы такое препятствие, как корсет, нижние юбки и обручи, не отделяло их друг от друга.
— О, прошу прощения, ваша милость.
Монтгомери замер.
Вероника, не открывая глаз, затаила дыхание. Потрясение повергло ее в полную неподвижность. Ее щека прижималась к щеке Монтгомери. Если она не видела домоправительницу, значит, ее здесь и не было.
— В чем дело, миссис Гардинер? — спросил Монтгомери, прижимая ладонь к верхней части ее бедра. Его пальцы затеяли такую пляску на ее коже, что ее это привело в ужас.
Неужели он продолжит растлевать ее на виду у миссис Гардинер?
Монтгомери положил другую руку ей на спину и прижал Веронику к себе.
Может быть, миссис Гардинер не видела, что ее корсаж расстегнут, а грудь обнажена и соски влажны от поцелуев Монтгомери?
— Я приготовила корзинку с провизией для вашего путешествия, лорд Фэрфакс. Могу я сделать что- нибудь еще?
«Уходите! О ради Бога, уходите!»
Никогда в жизни Вероника не испытывала такого смущения и замешательства.
Минуту назад ей хотелось, чтобы ею овладели на полу гостиной. Теперь же хотелось провалиться сквозь этот самый пол и исчезнуть.
— Благодарю вас, миссис Гардинер. Больше нам ничего не требуется.
Вероника все еще не двигалась. Монтгомери отвел ее волосы с лица и прошептал ей на ухо, при этом голос у него был веселый и насмешливый:
— Она ушла.
— Ее вообще здесь не было, — ответила Вероника. — Ее здесь не было, Монтгомери.
Она отвела его руку, застегнула корсаж и тут с ужасом заметила, что другая его рука так и покоится у нее под юбкой.
Его пальцы снова начали играть с ее подвязкой, и она, потянув его руку, заставила вынырнуть из-под своей юбки.
— Прекратите!
— Вы правы, — согласился Монтгомери, но глаза его весело блестели, а от улыбки на щеках появились ямочки, о наличии которых она подозревала раньше.
— Остальное может подождать, Вероника.
У нее снова замерло дыхание, а пульсирующая боль усилилась. Ей хотелось дотронуться до него, провести ладонями по его груди и рукам.
Но и Монтгомери следовало быть при этом полуодетым.
С чувством сожаления Вероника отстранилась от него и стояла теперь, тщательно оправляя и разглаживая юбку, и не спускала взгляда со своих рук. Она решила, что не станет смотреть на него.
Что произошло? Было ли это совращением?
Потому что если это так, то она поняла, почему к ней были обращены все предостережения и увещевания, как к любой незамужней женщине. Если бы она знала, если бы все они знали, на что похоже совращение, пали бы, стеная, в объятия своих соблазнителей, моля о том, чтобы их совращали снова и снова.
Глава 10
К моменту, когда они достигли Инвернесса, Вероника уже была в ярости, причиной которой стал ее молодой муж.
Долгие часы она просидела рядом с Монтгомери в купе первого класса в компании с еще дюжиной людей, процветающих граждан. Их шотландский выговор звучал для нее как приветствие родины, и чем ближе они были к цели, тем большую благодарность она чувствовала к Монтгомери за то, что он сделал возможной эту поездку. Однако благодарность ее не перевешивала раздражения.
Монтгомери оставался молчаливым, если не прямо неприступным в течение всей их поездки. И каждый раз, когда она делала попытку пробить брешь в этом молчании, он бросал на нее такой взгляд, что она тотчас же умолкала.
После двадцати часов в поезде они наконец оказались на станции Инвернесс и в центре бури.
Звук дождя, молотившего по высоким остроконечным крышам и потолочным окнам, был оглушительным. Десятки арок и переходов вели с одной платформы на другую, и каждая была полна народу, направлявшегося к пункту назначения.
Вероника ждала, пока Монтгомери закончит свои дела, а когда он присоединился к ней, они наняли карету.
— Мне пришлось встретиться с начальником станции, — сказал он, когда они сели в карету. — Сундук с зеркалом должен был прибыть на станцию Инвернесс.
— И смог он что-нибудь сказать?
Усаживаясь напротив нее, Монтгомери покачал головой.
Завтра их путешествие должно было закончиться в Донкастер-Холле, но нынче вечером им предстояло остаться в Инвернессе и переночевать в отеле, как сообщил ей Монтгомери перед отъездом из Лондона.
Их отъезд из Лондона стал поспешным, и Вероника обрадовалась этому. У нее хватило времени только на то, чтобы поспешно поблагодарить миссис Гардинер прежде, чем та ринулась к карете.
Монтгомери, однако, не пожалел времени и не был так сдержан. Он несколько минут тихо говорил с экономкой, несомненно, благодаря ее и отдавая распоряжения насчет того, как заботиться о доме в его отсутствие. Собирался ли он вернуться в Лондон? Собирались ли они вернуться?
Дважды она уже была готова спросить его. И дважды заставляла себя воздержаться.
Пока они ехали по городу, Монтгомери молчал.
Но угадать его чувства было легко. Вероника читала их, эту смесь печали, раздражения и странного беспокойства. Почему Монтгомери волновался?
— Вы были со мной общительнее, когда я была одурманена каким-то зельем, — сказала Вероника, сердито дергая ленты шляпки, прежде чем завязать их безупречным бантом. Она ненавидела шляпки, тем
