более чепцы, терпеть не могла носить что-нибудь на голове. — Дело во мне? Или вы вообще не хотите ни с кем разговаривать?
Монтгомери не произнес ни слова и даже не бросил на нее взгляда.
— Я чувствовала, Монтгомери, как мои губы шевелятся. Я разговаривала с вами, Монтгомери.
И тут он снова одарил ее взглядом, прежде чем погрузиться в созерцание залитого дождем окна.
Вероника подалась вперед, стараясь заглянуть ему в глаза.
— Я только хотела убедиться, что вы не спите, — сказала она, садясь на место. — Очень хорошо. Не поговорить ли нам о погоде? Снова дождь. Но теперь мы уже исчерпали эту тему. Пейзаж? Трудно его обсуждать в такой ливень. Можно сказать, что все выглядит размытым и водянистым.
Они переехали через реку Несс по Черному мосту из бревен, производивших глухой приветственный звук.
— Расскажите мне об Америке, — попросила Вероника. — Расскажите о Виргинии. Или о вашем тамошнем доме.
Наконец Монтгомери улыбнулся.
— Вы не любите, когда на вас не обращают внимания, Вероника.
— Последние два года на меня не обращали никакого внимания, Монтгомери, — ответила она. — Я почти привыкла к этому. И все же не ожидала такого от мужа.
Особенно после того, как он соблазнял ее в гостиной.
— Мой дом называется Гленигл, — сказал Монтгомери, поворачивая голову и глядя в окно на дождь, затянувший все пеленой. — Мой дед был архитектором и строителем этого дома и сам придумал для него название.
— Вы выращиваете табак в Виргинии?
Он удивленно посмотрел на нее. И его взгляд, и выражение рассердили ее.
— Женщину следует просвещать, Монтгомери.
— Да, — согласился он. — Табак, как и многие другие культуры.
Вероника не хотела задавать этот вопрос и все же задала его:
— Вы скучаете по дому?
— Всем сердцем, — ответил Монтгомери.
Веронику захлестнули эмоции, понять которые не составило труда. Страх перед неизвестным. Останется ли Монтгомери в Шотландии или вернется домой? А если бы он упомянул о том, что тоскует о ком-то?
Ей отчаянно хотелось спросить Монтгомери о причине его печали. Кого он оплакивает?
Несколькими минутами позже Вероника сказала:
— Я тоже не хотела за вас замуж. Если бы у меня была возможность, я выбрала бы кого-нибудь другого. Любого прохожего на улице, фонарщика на площади. Если бы он время от времени говорил со мной и не смотрел на меня, будто я прозрачная. Мне было бы этого достаточно, и я сочла бы его вполне приемлемым мужем.
Монтгомери посмотрел на нее, и уголки его рта приподнялись в легкой улыбке.
— Я вас забавляю, Монтгомери?
— Да, — ответил он, удивив ее. — Забавляете.
Вероника отвела взгляд, не зная, считать ли себя оскорбленной или уязвленной.
— Я не хотел быть грубым, — добавил он.
Что-то в его тоне заставило ее повернуть голову и снова бросить на него взгляд.
— Знаю, что Шотландия чужая для вас. Знаю, что значит оглянуться и заметить, что вся ваша жизнь изменилась.
Глаза Монтгомери широко раскрылись, а взгляд обрел настороженность. Веронике захотелось поговорить хоть о чем-нибудь, лишь бы не чувствовать, что ее игнорируют.
— Как война сказалась на вас?
Монтгомери улыбнулся, но в выражении его лица не было юмора. Он слегка покачал головой, будто отрицая ее право задавать такой вопрос.
Вероника опустила глаза.
— Очень хорошо. Не стану спрашивать о войне. Не будете ли тогда любезны сказать мне, о чем разговаривать?
— Люди, ничего не знающие о войне, всегда стремятся узнать о ней все. Хотите знать, что меня стошнило, когда я в первый раз убил человека? Или как ночью я лежал на своем матрасе, тараща глаза на звезды и мечтая как-нибудь добраться до дома? Или как, в конце концов, мне стало безразлично, выживу ли я. Я выжил, Вероника, не потому, что желал этого. Я жив, потому что не умер, — вот как война сказалась на мне.
Может быть, было бы безопаснее соблюдать дистанцию в отношениях с Монтгомери, отдалиться от него, как он отдалился от мира. В ее случае это предотвратило бы возможную грубость с его стороны, а также опасность влюбиться в него.
И все же Веронике хотелось смягчить его боль, но она не находила для этого слов. После смерти родителей Вероника больше всего хотела, чтобы ее оставили в покое, чем слышать от людей слова соболезнования. Поэтому не сказала ничего и молчала до тех пор, пока карета не остановилась перед подъездом отеля.
— Вы придете сегодня ночью ко мне в постель?
Вероника сжала руки, заставляя себя встретить его взгляд не отводя глаз.
— Это свойство шотландцев — ваша прямолинейность?
— Думаю, главным образом это мое свойство. Не лучше ли спросить, чем гадать? Не лучше ли выяснить, чем догадываться?
Монтгомери долго не отвечал, и Вероника подумала, уж не хочет ли он снова замкнуться в молчании. Если бы так и оказалось, она бы последовала его примеру.
— Пожалуйста, не говорите мне, Монтгомери, будто мы чужие люди, — сказала она. — Ваша рука оказалась у меня под юбкой, а губы прижимались к груди.
Вероника и сама едва верила, что произносит такие речи. И тотчас же кожу ее начало покалывать от смущения.
— Значит, вы не возражаете против того, чтобы оказаться в постели с незнакомцем, с человеком, которого едва знаете?
— Не возражаю, если он мой муж.
Монтгомери кивнул:
— Вы очень законопослушны.
— Законопослушна? — Вероника улыбнулась. — Сомневаюсь, что дело в послушании. Раз это должно случиться, то я за то, чтобы это произошло. В конце концов, в браке так бывает всегда.
Монтгомери сложил руки на груди и уставился на нее так, будто она была каким-то редким зверем, которого он увидел впервые. И Вероника не была уверена, что взгляд его почтителен.
Конечно, она была излишне откровенна, возможно, непозволительно откровенна, решила Вероника. Но все же продолжила:
— Мне говорили, будто мне это ничуть не понравится. Посоветовали закрыть глаза и думать о королеве.
Однако Вероника сомневалась, что это в полной мере так, если можно было судить по тому опыту, что она приобрела в гостиной.
— Вы очень красивый и ладный мужчина, Монтгомери. Сомневаюсь, что мне будет неприятно видеть вас раздетым. Что же касается меня, то вы прекрасно знаете, какова я в обнаженном виде. Стоит перейти к самому акту.
Глава 11
Вероника никогда прежде не останавливалась в отеле, однако, по слухам, отель «Король Георг» посещала сама королева. Управляющий отелем проводил их до двери, держа над ними большой зонт, а
