в собственном несчастье, что ему не приходило в голову попытаться понять что-то в ней, как следовало бы с самого начала.
Он был болваном. Эгоистичным болваном, слишком занятым мыслями о прошлом и не желающим жить настоящим.
Перед ним простиралась древняя страна. Тысячи лет люди вели за нее войны. Многие поколения смеялись и плакали здесь. Мужчины уходили на войну, женщины оставались дома.
Такие женщины, как Вероника, с ее упрямством и отвагой. Вероника с ее импульсивностью, доверчивостью и всепоглощающей страстностью. Вероника, верившая в свой «дар» независимо от того, сколько раз его осмеивали.
Что она говорила? Что люди осмеивают то, чего не понимают.
Сколько раз случалось, что над ней смеялись? Сколько людей, в том числе и он сам, недооценивали ее? С самого начала Монтгомери счел ее глуповатой девицей.
Но время открыло ему, насколько он был не прав.
Ему в голову пришла любопытная мысль. А именно что Вероника Мойра Фэрфакс навсегда останется самой собой. Другая мысль испугала его своей определенностью: Вероника никогда бы не отказалась нести ответственность за себя и за зависящих от нее людей. Она бы не стала перекладывать ответственность ни на кого, а приняла бы ее. Не стала бы ждать, когда ее спасут.
Его поразили две вещи: то, что он как-то незаметно влюбился в свою жену.
Вторая же касалась этого чертова Эдмунда Керра, пытавшегося отнять у него будущее.
Старая Мэри опустилась на стул, сопровождая это действие многочисленными вздохами.
— Я стара, дитя мое, — сказала она, когда Элспет принялась суетиться над ней. — Стара, но не калека.
Элспет обменялась с Вероникой насмешливыми взглядами.
— Я все время ждала, — говорила Мэри, поворачивая голову к Веронике. Ее бледно-голубые глаза были настолько светлыми, что казались бесцветными, и все же они смотрели на Веронику проницательно, будто видя ее насквозь. — Я все гадала, вернется ли зеркало ко мне. Теперь настало время ему вернуться. Я почти достигла конца пути.
— О, бабушка, — воскликнула Элспет, опускаясь на колени возле стула.
В глазах ее заблестели слезы, а старушка погладила ее по волосам.
Минутой позже Мэри потянула за шнурок, стягивавший мешок с зеркалом, вынула его и провела морщинистым пальцем по ободку из алмазов.
— Уродливая вещь, — сказала она, — хотя кто-то пытался украсить ее.
Старая Мэри улыбнулась, и морщины на ее лице от этого углубились. Ее волосы, густые и черные, не соответствовали возрасту, потому что в них не было ни одной серебряной пряди.
— Оно совершило полный цикл. Я отдала его женщине, утратившей любовь, а женщина, нашедшая любовь, вернула его мне.
— Неужели это я? — спросила изумленная Вероника.
Старая Мэри улыбнулась:
— А ты не смотрела в зеркало?
— Смотрела, — ответила она.
— И тебе не понравилось, что ты там увидела? Или ты этому не поверила?
Вероника подалась вперед и положила руку поверх руки старой Мэри. Кожа старой женщины была мягкой, а вены на тыльной стороне ладони были вздутыми и синими. Но рука, которую она сжала, показалась ей холодной, будто тело старой Мэри уже готовилось к небытию.
— Оно показывает будущее или то, что вы хотите в нем увидеть?
Старушка улыбнулась:
— Мне известно только то, что когда я заглянула в зеркало, а это случилось много лет назад, то увидела в нем себя в моем теперешнем возрасте, чего я считала невозможным достичь, много старше и мудрее, чем могла рассчитывать. Я почувствовала боль в коленях и спине. Увидела, как смерть делает мне знаки и манит меня. Увидела также жизнь, полную богатства и радости, а вокруг меня всех, кто мне дорог и кто меня любит.
Старая Мэри рассмеялась, и смех ее прозвучал на удивление молодо.
— Я не из тех, кто утешает, дитя. В том-то и состоит тайна жизни. Эту тайну каждый должен разгадать сам. Кого мы любим? Кто любит нас? Какова наша судьба? На эти вопросы зеркало не дает ответов. Как и я. Даже если у меня есть ответы, которые ты ищешь, дитя. Я не даю их, потому что не хочу испортить твое путешествие по жизни. Достаточно и того, что зеркало показывает тебе, какой ты можешь стать, если захочешь, если ты станешь делать то, что необходимо.
Вероника разглядывала обе их руки, удивляясь тому, какие различия вносят в их вид несколько десятилетий.
— Недавно я смотрела в это зеркало, — сказала она, — но не увидела ничего.
Старая Мэри протянула ей зеркало:
— Не бойся, дитя, посмотри. Будущее перед тобой.
Вероника внимательно смотрела в зеркало, сознавая, что оно или покажет ей что-то, что она хотела бы узнать, или этого не случится. Она и Монтгомери вместе будут нести ответственность за свое будущее, которое разделят, а вовсе не Туллох Сгатхан.
Старушка усмехнулась и медленно положила зеркало обратно на стол.
Мэри повернулась и обратилась к внучке:
— Ступай и приведи сюда мужа. Я хочу снова увидеть его.
После того как Элспет вышла из комнаты, старуха повернулась к Веронике:
— Задай мне другой вопрос, дитя. Я вижу по глазам, что ты хочешь меня спросить.
— Мои родители говорили, будто я обладаю «даром», — сказала Вероника, медленно выговаривая слова. — Я воспринимаю, что чувствуют другие люди.
Она опустила глаза на щербатый стол, провела пальцем по самой любопытной выемке на нем.
— Ты спрашиваешь меня, так ли это?
Вероника покачала головой. Вопреки всему она знала, что обладает подобным «даром».
— Я хочу знать другое: можно ли разговаривать с умершими?
Старая Мэри потянулась к ней, положила руку поверх руки Вероники и спросила с искренним любопытством:
— Почему ты хочешь это знать?
Улыбка ее была едва заметной — она не разжала губ, но в глазах появилась теплота.
— Жизнь для живых, дитя мое, а не для мертвых.
Мэри убрала руку и поглубже опустилась в кресло.
— В этой стране множество духов. Мы одели в килты воинов, и бродячих торговцев, и эдинбургских денди, играющих в войну. Мы одели в пледы молодых женщин и детей, чья участь навсегда остаться юными. Ты всю жизнь потратишь на их поиски, если пожелаешь их найти. Но тебе уготована твоя собственная жизнь, которую надлежит прожить тебе одной. Ступай и живи собственной жизнью, дитя. И пусть мертвые останутся в своих могилах.
Вероника ничего не ответила, и некоторое время Мэри тоже хранила молчание. Когда Вероника заговорила, голос ее звучал тихо, и она произносила слова с трудом.
— Я хочу видеть своих родителей, — сказала она, чувствуя, как горло ее сжимается. — Я хочу с ними попрощаться.
— В таком случае попрощайся, — ответила Мэри, удивив ее. — В своем сердце. Думаешь, они тебя не услышат?
Вероника погладила холодное стекло зеркала и почувствовала, как золотая оправа становится под пальцами теплой. Она медленно поднялась с места, потом импульсивно наклонилась и поцеловала в щеку старую женщину.
— Могу я оставить зеркало у себя?
— Я предпочла бы, чтобы, совершив полный круг, оно вернулось туда, где я его нашла, — сказала
