для суждения о 'духовно-экономической сущности' хозяйственного предпринимательства. 'Отчаянное предприятие' потому и называется 'отчаянным', что от него ничего не чают. В хозяйственной жизни такого рода 'предприятия' были бы просто абсурдными. Таким образом, совершенно очевидно, что 'предприниматель-хозяйственник принимает это свое наименование именно в силу того, что он 'предпринимает' какое-либо дело с известным расчетом. На чем этот расчет покоится? Очевидно, не на одной какой-либо операции, способной дать при минимальной затрате наибольший чистый доход. Такого рода 'временный' расчет даже в области торговли встречается в качестве редкого исключения, и солидный торговец никогда не станет вкладывать своих средств в операцию, хотя бы сулящую большие барыши, но носящую кратковременный характер. Этим занимаются только 'спекулянты' (в бытовом смысле этого слова), которых у нас в Приволжье окрестили в большевистское время мелким словом 'скупелянты'. О них я говорить не буду, ибо и П. Н. С., очевидно, не принимает их в соображение как предпринимателей. Предприниматель же в производстве, а его-то, главным образом, и имеет в виду П. Н. С., строит свои расчеты на операциях длительного свойства, совокупность которых требует организации его дела на хозяйственных началах, т. е. на началах прочности и устойчивости всех его элементов. Предприятие, получившее свое бытие благодаря личной инициативе предпринимателя, в силу этой организации объектируется, и сам предприниматель становится одним из элементов его. Я вовсе не хочу этим сказать, что здесь происходит процесс 'обезличения' (entpersonlichand) владения, превращающий предприятие в своего рода 'учреждение' на побои учреждений государственного порядка, как это утверждал Вальтер Ратенау (см. его 'Von Kommenden Dingen'). Я подчеркиваю лишь целостность хозяйственного бытия предприятия, связывающую и отчасти даже направляющую волю предпринимателя. Личное начало, выразившееся сначала в самом факте предпринимательства, выявляется здесь в связанной с бытием предприятия распорядительно-хозяйской деятельности. И никому из сопряженных с главой предприятия в хозяйственном процессе лиц не придет даже в голову назвать его 'наш предприниматель — 'Unser Unternehmer', 'notre entrepreneur'. Всякий из них скажет: 'notre chef', 'Unser Chef, Maitre, Principal', вкладывая в каждое из этих наименований совершенно тот же смысл, какой заключает в себе слово 'хозяин', т. е. подчеркивая в данном случае распорядительно-хозяйскую функцию главы предприятия.
Можно, конечно, представить себе, что организационно-предпринимательская деятельность (грюндерская, организаторская) и хозяйско-предпринимательская часто бывают отделены одна от другой; можно сказать, что undertaker не всегда бывает одновременно и employer'ом (см. Alfred Marshall: 'Principles of Economics', кн. 4, гл. XII, § 2–4), но это все же не дает основания утверждать, что современная экономическая доктрина 'проглядела' в хозяйстве 'едва ли не главное действующее лицо', т. с. хозяина ('Хозяин и хозяйство', 'Евразийский временник', кн. 4).
'Хозяина' как духовно-нравственную сущность П. Н. Савицкий наделяет исключительно ему присущим свойством 'хозяйско-го ценения', противополагая это последнее 'собственнически-предпринимательскому импульсу' ('экономическому принципу') 'предпринимателя'. 'Хозяйское ценение' он обосновывает весьма подробным рассмотрением и анализом ценностей 'одноаспектных', 'двуаспектных' и 'одноаспектно- двуаспектных'. На них и отношении их к хозяйству я останавливаться не буду, ибо для меня совершенно достаточно заключительного признания П. Н. С., что 'соблюдение экономического принципа и хозяйское ценение хозяйства является, в известном роде, началом вторичным, в том смысле, что, выводя за пределы экономического принципа, оно, однако же, требует в качестве своей предпосылки неуклонного следования последнему' ('Хозяин и хозяйство'). Если 'экономический принцип' и 'хозяйское ценение' оказываются 'двумя соподчиненными началами и даже более того — 'хозяйское ценение' допустимо лишь в 'меру', определяемую 'неуклонным следованием экономическому принципу', то невольно является вопрос: соответствует ли 'экономический принцип' П. Н. С. тому, который имеет в виду современная экономическая доктрина? И я думаю, на этот вопрос придется ответить отрицательно, и вот почему. 'Экономический принцип' П. Н. С., отожествляемый им с 'неограниченным импульсом к получению наибольшего дохода', 'граничит и перерождается в недооценку значения будущего, в игнорирование длительных — в том числе хозяйственных — интересов ради интересов скорейшего получения наибольшей выручки' ('Хозяин и хозяйство'). Нельзя не согласиться с П. Н. С., что такого рода 'экономический принцип' 'вызывает риск 'перенажима' на людей и, тем самым, всесторонне разрушительных нарушений лада хозяйства'. Но ведь это — 'экономический принцип', сконструированный самим П. Н. С. и ничего общего с современной экономической доктриной не имеющий. Не вдаваясь в подробное рассмотрение содержания экономического принципа, выдвигаемого современной доктриной, я позволю себе указать лишь, что он заключает в себе два понятия, далеко не идентичные: сбережение сил и средств и наибольший результат. Только известное соотношение того и другого определяет собой содержание экономического принципа, которым интересуется современная экономическая наука (см. Dr. Karl Muhs: 'Materielle und peychishe Wirtschafteauffasung. Versach einer Begrundung des dentitate principe der Wirtchaftetheorie'.). Между тем 'экономический принцип П. Н. С. опирается лишь на получение и, притом 'скорейшее', наибольших результатов и, даже еще проще, наибольшего дохода. 'Сбережение сил и средств' в содержание понятия 'экономический принцип' он совсем не вводит, а оно-то как раз и касается той сферы психического отношения к людям и вещам, которую П. Н. С. именует 'хозяйским ценением хозяйства'. Так называемая амортизация имущества, затраты фабриканта на техническую подготовку и общее образование рабочих и служащих, стремление привязать их так или иначе к предприятию (например, обучением их детей) и т. д. — что это, как не следование тому же известному современной экономической доктрине, но не выдвигаемому П. Н. С. экономическому принципу, диктующему не только наибольшую выгоду, но и наибольшее сбережение сил и средств. Приятие этого принципа лишает евразийского 'доброго хозяина' всех чех духовных прав и преимуществ, которые отличали его от евразийского же 'предпринимателя'. И многое из того, что П. Н. С. считает иррациональным по существу, становится весьма рациональным и понятным и без легенды о 'добром хозяине' ('Хозяин и хозяйство'. 'Евразийский временник').
Мне остается сказать очень немного о 'хозяйнодержавии' как хозяйственной системе евразийства. Тот, кто внимательно следил за ходом мысли П. Н. Савицкого, сконцентрированной вокруг образа 'доброго хозяина', вправе ожидать, что проектируемый им хозяйственный строй должен покоиться на самом существе этого хозяина, преисполненном внутренней гармонии и не нуждающемся в силу этого в каком- либо внешнем воздействии, постороннем регулировании. Соединение этих евразийских 'хозяев' должно образовать действительное 'соборное единство', принципиально противоположное 'обществу-единству', совершенно поглощающему и подавляющему волю отдельных его членов. И термин 'хозяйнодержавие', казалось бы, должен был заключать в себе мысль о таком начале соборности, тем более что П. Н. С. выясняет ограниченность и призрачность 'хозяина-общества'. 'Хозяин-общество, говорит он совершенно справедливо, — в точном смысле не имеет психической сферы. И приуроченное к нему хозяйское ценение есть равнодействующая так или иначе оформленных общественных сил…' 'Хозяина-общество каждый прожектер и реформатор может мыслить по-своему, вкладывать в это понятие любое содержание, рисовать любой образ…' 'Поскольку хозяина-общество мы мыслим как коллектив', 'приходится определенно сказать, что 'хозяйской воли и хозяйского глаза хозяину-обществу приписать нельзя…'
При таком отношении к 'хозяину-обществу' представляется чрезвычайно странным и непонятным, что П. Н. С. считает необходимым 'сочетание', 'спряжение в величинах соразмерных друг другу лично- хозяйственного и державного (как символа 'общественного') начал'. ('Евразийский временник').
Представляется странным и не вполне последовательным утверждение, что, 'когда физическая личность не есть и, по свойствам природы своей, не годна быть хозяином, те цели, которые поставлены в хозяйском ценении, и осуществимы только вмешательством хозяина-общества'.
С одной стороны, хозяйнодержавие — это 'система идеологических воззрений и социально- политических действий, которая поставит в поле зрения образ 'хозяина' и положит первой (хотя и не единственной) своей задачей насыщение экономической действительности лично-хозяйским началом', т. е. началом, принципиально противоположным общественному началу.
С другой стороны, 'хозяйнодержавие не отрицает, конечно, целей социализма и коммунизма, поскольку цели эти сводятся к поставлению наряду и над атомистическим некоторого общественного начала'.
Хотя в системе хозяйнодержавия поставление это и мыслится 'в формах хозяйственной соборности', а не 'экономического коллективизма', надо сознаться, что это преображение коммунизма представляется такой уступкой ему, которая граничит с его признанием.
