в состав 'переднеазиатско-африканского' месторазвития (поскольку, во-первых, Карфаген, вместе с его испанскими владениями, принадлежал к 'древнесемитическому' культурно-историческому типу и, во- вторых, поскольку Испания от VIII по XV век нашей эры несла культуру арабского круга), 'средиземноморского' (Римская империя) и Европы. Апеннинский полуостров, вместе с Галлией и Британией, общий 'средиземноморскому' и европейскому 'месторазвитию' и т. д. и т. п. Видимо, каждая из этих стран одними сторонами своей природы отвечала формационным принципам одного, другими сторонами — таким же принципам другого 'месторазвития'…
Персидским завоеванием, возглавляемым Киром и его преемниками, создано было целое, охватившее одновременно и иранское, и 'переднеазиатско-африканское' месторазвитие (последнее — не целиком); это же сочетание осталось в силе в державе Александра Македонского и его ближайших преемников; но уже в III в. до Р. X. в виде отделившейся от царства Селевкидов Парфянской державы снова выступили на поверхность черты обособленного иранского 'месторазвития'. Римская держава выразила собою целостность Средиземноморья как 'месторазвития'; во второй половине первого тысячелетия по Р. X. из-под черт этого 'месторазвития' стали прорезываться черты двух других: опять переднеазиатско- африканского (арабская культура) и европейского…
Ряд культурно-исторических типов, намеченный Н. Я. Данилевским, продолжим евразийским культурно-историческим типом. И в этом продолжении опремся, между прочим, на то, что евразийскому типу отвечает точно определимое, своеобразное 'месторазвитие'…
Выяснение начал месторазвития есть большая и плодотворная научная задача; ее можно ставить применительно к различнейшим вопросам и различнейшим отраслям.
В самых общих основах мы касались этой задачи в сопоставлении русской географии и русской историософии. Несколько более частным являлось, например, определение степной культуры в ее месторазвитии. Еще более частный случай выяснения начал месторазвития представляли наблюдения над развитием русской географической науки… Но не только начала месторазвития встречаем в социально- историческом мире. Наряду с ними существуют также начала внеместные. Объективное научное исследование показывает, что религиозные принципы, несмотря на 'местные' одежды, суть начала внеместные [214]. Утверждение понятия 'месторазвития' не равнозначаще проповеданию 'географического материализма'. Это последнее имя подходило бы к системе 'географического монизма', которая все явления человеческой истории и жизни возводила бы к географическим началам. Концепция 'месторазвития' сочетаема с признанием множественности форм человеческой истории и жизни, с выделением, наряду с географическим, самобытного и ни к чему иному не сводимого духовного начала жизни. Сторона явлений, рассматриваемая в понятии 'месторазвития', есть одна из сторон, а не единственная их сторона; намечаемая концепция, по замыслу, заданиям и пределам, есть одна из возможных, а не единственная концепция сущего. Живым ощущением материального не ослабляется, но усиливается живое чувствование духовных принципов жизни…
Только в свете этих принципов разрозненные факты, устанавливаемые наукой, слагаются в некоторое единство. Только в свете этих принципов установима подлинная 'связь наук', достижимо 'цельное понимание мира'.
1926 г.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ЕВРАЗИЙСТВА
Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться 'срединным государством' ('Чжун- го', по-китайски). И чем дальше будет идти время — тем более будут выпячиваться эти основания. Европа для России есть не более чем полуостров
Старого материка, лежащий к западу от ее границ. Сама Россия на этом материке занимает основное его пространство, его торс. При этом общая площадь европейских государств, вместе взятых, близка к 5 млн. км квадратных. Площадь России, в переделах хотя бы современного СССР, существенно превосходит 20 млн. км квадратных (в особенности если причислить к ней пространство Монгольской и Тувинской народных республик — бывших 'Внешней Монголии' и 'Рянхойского края', фактически находящихся в настоящий момент на положении частей Советского Союза).
За редким исключением, русские люди конца XIX — начала XX в. забывали о зауральских пространствах (один из тех, кто помнил о них, был гениальный русский химик Д.И.Менделеев). Ныне наступили иные времена. Весь 'Уральско-Кузнецкий комбинат', с его домнами, угольными шахтами, новыми городами на сотню-другую тысяч населения каждый — строится за Уралом. Там же воздвигают 'Турксиб'. Нигде экспансия русской культуры не идет так широко и так стихийно, как в другой части Зауралья — в т. н. 'среднеазиатских республиках' (Туркмения, Таджикистан, Узбекистан, Киргизия). Оживает весь торс русских земель — 'от стрелок Негорелого до станции Сучан'. Евразийцы имеют свою долю заслуги в этом повороте событий. Но с тем вместе совершенно явственно вскрывается природа русского мира, как центрального мира Старого материка. Были моменты, когда казалось, что между западной его периферией — Европой, к которой причислялось и Русское Доуралье ('Европейская Россия' старых географов), — и Азией (Китаем, Индией, Ираном) лежит пустота. Евразийская установка русской современности заполняет эту пустоту биением живой жизни. Уже с конца XIX в. прямой путь из Европы в Китай и Японию лежит через Россию (Великая Сибирская железная дорога). География указывает с полной несомненностью, что не иначе должны пролегать дороги из Европы (во всяком случае, северной) в Персию, Индию и Индокитай. Эти возможности к настоящему времени еще не реализованы. Трансперсидская железная дорога, прорезывающая Персию в направлении с северо-запада на юго-восток и связанная с железнодорожной сетью как Британской Индии, так и Европы (через Закавказье, Крым и Украину), была близка к осуществлению накануне мировой войны. В настоящее время, в силу политических обстоятельств, она отошла в область беспочвенных проектов. Нет связи между железными дорогами русского Туркестана ('среднеазиатских республик') и Индии. Нет ориентации русской железнодорожной сети на транзитное европейско-индийское движение. Но рано или поздно такое движение станет фактом — будь то в форме ж.-д. путей, автолюбительских линий или воздушных сообщений. Для этих последних кратчайшие расстояния, даваемые Россией, имеют особенно большое значение. Чем больший вес будут приобретать воздушные сообщения со свойственным этому роду сношений стремлением летать по прямой — тем ясней будет становиться роль России-Евразии, как 'срединного мира'. Установление трансполярных линий может еще больше усилить эту роль. На дальнем севере Россия на огромном пространстве является соседом Америки. С открытием путей через полюс или, вернее, над полюсом она станет соединительным звеном между Азией и Северной Америкой.
В последующих статьях говорится о стремлении евразийцев дать духовный синтез восточных и западных начал. Здесь важно указать на те соответствия, которые являет этому стремлению область геополитики. Россия-Евразия есть центр Старого Света.
Устраните этот центр — и все остальные его части, вся эта система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Китай, Япония) превращается как бы в 'рассыпанную храмину'. Этот мир, лежащий к востоку от границ Европы и к северу от 'классической' Азии, есть то звено, которое спаивает в единство их все. Это очевидно в современности, это станет еще явственней в будущем. Связывающая и объединяющая роль 'срединного мира' сказывалась и в истории. В течение ряда тысячелетий политическое преобладание в евразийском мире принадлежало кочевникам. Заняв все пространство от пределов Европы до пределов Китая, соприкасаясь одновременно с Передней Азией, Ираном и Индией, кочевники служили посредниками между разрозненными, в своем исходном состоянии, мирами оседлых культур. И, скажем, взаимодействия между Ираном и Китаем никогда в истории не были
