Да и обществом Джулии мне недолго осталось наслаждаться. На третье утро она приметила единственного ПМ во всем отеле: Тодда Бринтона II, двадцатисемилетнего наследника замороженных «телеужинов» «Бринтон».[46] Он был в безупречной европейской униформе золотой молодежи – выглаженной белой сорочке, золотых запонках, джинсах, туфлях на тонкой подошве. Джулия считала, что Тодд ужасно эротичен, потому что похож на итальянского автогонщика, но вместе с тем – американец, поэтому она понимает каждое его слово. С тех пор как они встретились, я почти не видела ее.
– Как насчет Чарли? – спросила я как-то – поздно вечером, когда мы пили коктейли за угловым столиком в баре «Хемингуэй».
– Он так умен! – поспешно воскликнула Джулия. – Все время звонит. Обожает меня. Думаю, Чарли вполне может прилететь. Очень беспокоится о тебе… И не смотри на меня так; нет ничего плохого в том, чтобы иметь сразу двух бойфрендов. Мой шринк считает, что для меня это очень полезно, поскольку я не зацикливаюсь ни на одном из них.
Клиническая депрессия опасно усиливалась. Каждый позолоченный угол этого платного дворца ухудшал мое состояние. Повсюду меня преследовали намеки на смерть. Женщины, накачанные ботоксом и завтракавшие в «Л'Эспадоне», шикарной зеркальной столовой, казались набальзамированными мумиями. Ванна в моей спальне пугала меня своими размерами, и я боялась в ней утонуть. И еще халаты: каждый раз, глядя на чудесные пушистые махровые одеяния персикового цвета с вышитыми золотом буквами «'Ритц', ПАРИЖ», я думала только о том, как было бы шикарно, если бы меня нашли мертвой в одном из них. До чего же все это трагично: ведь было время, когда столь эксклюзивный гостиничный халат вознес бы меня на седьмое небо. Помню, впервые надев такой светло-серый халат во «Временах года, Маури», я испытала такие же ощущения, как в тех редких случаях, когда нюхала кокаин. Все очевидно: мне предназначено умереть в халате из «Ритца». Только эта мысль делала меня счастливой в эти дни: я покончу с собой в tres роскошном окружении. Я наконец поняла смысл «Ромео и Джульетты»: легче умереть, чем терпеть боль разбитого сердца. Надену пушистый халат с туфлями от Маноло: я жила в туфлях от Маноло и, честно говоря, хотела бы умереть в них. Наутро я спросила Джулию, каким образом покончила с собой дочь сестры Маффи.
– Героин, – пояснила она. (Я понятия не имела; где продают в Париже героин.) – А тебе зачем? Надеюсь, у тебя не появилось тяги к самоубийству?
– Нет! Сегодня я чувствую себя гораздо лучше, – ответила я. Это, разумеется, было не совсем ложью, потому что теперь, решив умереть, я чудесно себя чувствовала и снова смотрела на жизнь оптимистически.
– Не знаю, почему этим ребятишкам попросту не наглотаться ад вила? – заметила Джулия. – Куда легче, чем загнуться от крэка или такой же дряни.
– Адвил? От адвила можно умереть? У меня наверху целая бутылка. Интересно, сколько нужно его выпить?
– Полагаю, все, что больше двух, уже будет передозой, – авторитетно сообщила Джулия.
Ужасно думать, что три маленькие таблеточки от головной боли могут отправить тебя на тот свет. На всякий случай придется принять восемь. Господи, почему люди не убивают себя чаще, если это так легко?
– Хочешь пойти в «Гермес» сегодня? – спросила Джулия.
– Ты была там только вчера, – напомнила я. – Не находишь, что не мешало бы немного сократиться? Иначе это войдет в привычку.
Если меня скоро не будет на этом свете, я могу сделать только одно – оставить Джулию с полезным моральным наставлением.
– По крайней мере у меня нет такого болезненного пристрастия к «Гарри Уинстону», как у Джолин, – отмахнулась Джулия. – Вот тогда бы я действительно попала в переплет. Так ты идешь или нет?
– Хотелось бы посетить Лувр, – ответила я с невинным видом. – За меня не волнуйся.
Джулия ушла, а я отправилась в спальню. Смерть не будет мгновенной. Сначала мне нужно привести в порядок дела. Такие, как:
1. Мой наряд.
2. Моя предсмертная записка.
3. Мое завещание.
Надеюсь, я достойно подготовлюсь и умру к тому времени, как вернется Джулия. Из «Гермеса» она прямиком отправится на свидание с Тоддом, которое затянется на всю ночь. Джулия редко появлялась в номере раньше шести утра.
Я позвонила в обслуживание номеров и заказала две «Мимозы» и тарелку foie gras. Ничего не скажешь, кое о чем стоит пожалеть: например, обслуживание номеров в «Ритце» столь безупречно, что не успеешь произнести слово «мимоза», как перед тобой уже стоит стакан с коктейлем. И маленькую кнопку справа от ванны, обозначенную FEMME DE CHAMBRE,[47] можно нажать, если что- то срочно понадобится, например, пена для ванны или кофе со сливками.
Теперь я наконец поняла, почему так обожала стихотворение Сильвии Плат, в котором говорится, что умирание – это искусство, как и все остальное. Я нацарапала прощальную записку на чудесной почтовой бумаге, лежащей в каждом номере. Все должно быть в стиле Вирджинии Вулф: трагично, но остроумно. Она написала лучшую в мире предсмертную записку: очень храбрую, без всякой жалости к себе, и это идеально сработало. То есть все считают ее гением, верно? Я начала писать. Главное – не слишком распространяться.
«Всем, кого я знаю, особенно Джулии, Лоре, Джолин, маме, папе, горничной Клуэс, которая, надеюсь, не воровала мои личные вещи в отличие от дворецкого принцессы Дианы; моему бухгалтеру, у которого прошу прощения за то, что так и не заплатила ему полторы тысячи долларов за составление налоговой декларации, и Полу из «Ралфа Лорена» —.у него, чистосердечно признаюсь, я стащила в прошлом сезоне лишний кашемировый свитер…»
Я еще не успела передать приветы знакомым, а записка, уже длиннее списка гостей в том же «Ритце». Я продолжала:
«К тому времени как вы будете читать это, я уже уйду навсегда. Я tres счастлива на небесах. Жить с разбитым сердцем – слишком мучительно для меня, и я больше не хочу обременять всех вас. Надеюсь, вы понимаете, почему я это сделала: для меня невыносима мысль об одиночестве. И об унижении, когда я думаю о том, что меня больше никогда не посадят за хороший столик в 'Да Сильвано'».
О «Да Сильвано» я упомянула ради Джулии. Она будет искренне сочувствовать мне, потому что тоже покончила бы с собой, если бы ей не удалось раздобыть угловой столик.
«Я люблю вас, тоскую по вас. Попрощайтесь за меня со всеми в Нью-Йорке.
С любовью,
Далее настала очередь завещания. Вы поразитесь, узнав, как это легко, когда хорошенько все обдумаешь. Завещание гласило:
Моей мамочке – следующий сеанс осветления у Ариетт. Если даже это совпадет с чем-то действительно важным, вроде моих похорон, придется лететь в Нью-Йорк, потому что обычному человеку к Ариетт не попасть.
Мои дисконтные карты: «Хлоэ» (минус тридцать процентов), «Серджио Росси» (минус двадцать пять процентов: не слишком выгодно, но все же стоит того, если купить две пары обуви), «Скуп» (пятнадцать процентов: ужасные жмоты, но КБК имеет там личного закупщика, и, может, если подружишься с ней, она будет делать покупки и для тебя). Мамочка, ты выглядела бы самой красивой, если бы только платила кому-то за подбор одежды.
Моему отцу: аренда на мою нью-йоркскую квартиру, чтобы было где скрываться от мамочки.
Джолин и Ларе: незарегистрированный телефонный номер «Пастис»: 212-555-7402. Просите шестой столик рядом с тем, где обычно сидит Лорен Хаттон. Упомянете мое имя, иначе заказ не примут.
