— Чудно? — переспросила мисс Долдерсон. — Что стало чудно?
— Ну, почти все. Солнце будто подскочило на небе. Деревья вдруг стали вроде бы больше и не совсем теми же. Цветы на той вот клумбе совершенно изменили краски. Этот плющ, который раньше покрывал всю стену, вдруг неожиданно оказался лишь наполовину выросшим и это придает ему вид какого-то другого сорта плюща. И вот там есть дома. Я никогда их до этого не видел — за рощицей было только открытое поле. Даже гравий на дорожке выглядит еще желтее, чем я думал. И эта комната… Это та же комната. Я знаю этот письменный стол и этот камин, и эти две картины. Но обои совсем другие. Я их никогда до этого не видел — но ведь они же… Пожалуйста, скажите мне, где Тельма… Я хочу ей объяснить… Я, должно быть, немного сошел с ума.
Она твердо положила свою ладонь на его.
— Нет, — решительно сказала она… — Чтобы то ни было, я совершенно уверена, что это — не то.
— Но что же тогда…? — он внезапно замолчал и прислушался слегка наклонив голову. Звук нарастал. — Что это? — спросил он с беспокойством.
Мисс Долдерсон сжала его руку в своей.
— Все в порядке, — сказала она так, будто это был ребенок. — Все в порядке, Артур.
Она могла почувствовать, как его напряжение росло по мере усиления звука. Он пронесся как раз над их головами, на высоте чуть меньше тысячи ярдов, повизгивая реактивным мотором, с грохотом, оставляя за собой сжатый воздух, постоянно содрогаясь, все тише и тише по мере удаления.
Артур видел его. Следил, как он исчез. Его лицо, когда он обернулся к ней, было белым от испуга. Каким-то странным голосом он спросил:
— Что… что это было?
Тихо, как бы стараясь его успокоить, она ответила:
— Просто аэроплан, Артур. Такие уж это жуткие, беспокойные штуки.
Он бросил еще взгляд на удалявшийся самолет.
— Но я видел аэроплан и слышал его. Он не похож на это. Шум от него, как от мотоцикла, только по громче. Это же было ужасным! Я не понимаю… Я не понимаю, что случилось… — его голос звучал жалобно.
Мисс Долдерсон только хотела ответить, как поймала себя на внезапной четко возникнувшей в ее сознании мысли о том, как Харольд говорил об измерениях, что они могут сдвинуться в различные плоскости, будто это было еще одно измерение. Толчок интуиции, и она поняла — нет, поняла — это было слишком неточно, ощутила всем существом своим, что это было именно так. Но, воспринимая, она почувствовала свое поражение. Она снова взглянула на молодого человека. Он все еще был в напряжении, слегка дрожа Он думает, что сходит с ума! Она должна остановить его. Это нельзя было не сделать помягче, но как же избежать по возможности резкости?
— Артур, — сказала она быстро.
Он растерянно посмотрел на нее. Она намеренно заставила свой голос звучать оживленнее.
— В буфете ты найдешь бутылочку брэнди, пожалуйста, достань еще и два стакана, — приказала она.
Он подчинился как во сне. Она наполнила брэнди треть стакана для него и плеснула на дно для себя.
— Выпей это, — сказала она Артуру. Он сомневался.
— Ну же, — скомандовала она. — Тебя что-то взволновало, а это пойдет тебе на пользу. Я хочу поговорить с тобой, но не могу же я это сделать, пока ты соображаешь только на половину.
Он отпил, слегка кашлянул и снова сел.
— Допей это, — твердо сказала ему она.
Он допил. Тотчас же она поинтересовалась:
— Теперь чувствуешь себя лучше?
Он кивнул, но ничего не сказал. Она приняла решение и осторожно перевела дыхание. Отбросив весь свой оживленный тон, она спросила:
— Артур, скажи мне, какое сегодня число?
— Число? — удивленно произнес он. — Да пятница сегодня… или… 27 июня.
— А какого года, Артур? Какого года?
Он полностью обернулся к ней.
— Но я же не сумасшедший, на самом деле. Я знаю, кто я, где я, я думаю… Что-то произошло с вещами, а не со мной.
— Все, что я хочу от тебя услышать — это год, Артур.
В ее голосе вновь послышалась повелительная нотка.
— 1913, конечно, — сказал он, неотрывно глядя ей в глаза.
Мисс Долдерсон перевела взгляд на цветы. Она нежно кивнула. Это был тот самый год, и это была пятница: странно, что она это вспомнила. Это вполне могло быть и 27 июня… Но конечно же, пятница летом 1913 года был тот день, когда он не пришел… Все это было так давно, так давно…
Его голос окликнул ее. Он дрожал от беспокойства.
— Почему, почему Вы меня об этом спрашиваете, о том, который год, то есть?
Его брови изогнулись, глаза были полны нетерпения. Он был так молод. Ее сердце страдало за него. Она снова положила свою руку, такую тонкую и слабую на его сильную и большую.
— Мне кажется, я знаю, — сказал он прерывающимся голосом. — Это… не знаю почему, но Вы не спросили бы меня, если бы не… Странно как-то вышло, ведь правда? каким-то образом это больше на 1913 год — вот что Вы имели в виду? То, как выросли деревья…, этот аэроплан… — он остановился, уставясь не нее широко открытыми глазами.
— Вы обещали мне сказать… пожалуйста, пожалуйста… Что это за место?
— Бедный мой мальчик, — пробормотала она.
— О, пожалуйста…
Из-за обивки стула, стоявшего перед нею торчала “Таймс”, с наполовину решенным кроссвордом. Неохотно она вытащила газету, сложила ее и протянула ему. Его рука дрожала, когда он брал ее.
— Лондон, понедельник, 1-е июля, — прочел он.
И недоверчивым шепотом: “1963-й”?
Он перевел взгляд на статью ниже, изучающе рассматривая страницу. Она дважды медленно кивнула. Они сидели молча, уставившись друг на друга Постепенно выражение его лица менялось. Брови сошлись на переносице, как будто от боли. Он, как от резкого толчка, оглянулся вокруг, как будто в поиске спасения. Потом перевел взгляд обратно на нее. Он зажмурился на мгновение. Потом опять открыл глаза, полные боли… и страха.
— О нет… нет…! нет…! Не может быть… Вы… вы сказали мне… Вы — мисс Долдерсон, ведь так? Вы так сказали… Вы ведь… Вы не… Тельма?
Мисс Долдерсон ничего не ответила. Они посмотрели друг на друга. Его лицо сморщилось как у маленького ребенка.
— О, боже! Ой-ой-ой… — заплакал он, закрыв лицо руками.
Мисс Долдерсон закрыла на мгновение глаза. Когда же снова открыла их, то уже взяла себя в руки. Печально глядела она на трясущиеся плечи. Ее тонкая, вся в голубых венах левая рука протянулась к склоненной голове и нежно погладила светлые волосы.
Ее правая рука нашла под столом перед ней кнопку звонка. Она нажала ее и продолжала держать пальцы на ней, пока хватало сил…
На звуки движения она открыла глаза. Подъемные жалюзи затемняли комнату, но пропускали достаточно света, чтобы заметить стоявшего перед постелью Харольда.
— Я не хотел разбудить тебя, мама, — сказал он.
— Ты меня не разбудил, Харольд. Я дремала, но не спала. Садись, дорогой мой. Я хочу с тобой поговорить.
— Ты не должна утомлять себя, мама. У тебя снова заговорила старая болезнь, ты же знаешь.
— Осмелюсь сказать, что нахожу не менее утомительным ломать голову над загадкой, чем знать ее.
