оказался в такой ситуации, завтра Вы…
Директор взглянул на часы:
— Рудольф Вениаминович, у Вас, кажется, урок начался.
Готов широко раскрыл глаза и похлопал себя по голове:
— Какой урок, Владимир Константинович? Я сейчас собственной тени боюсь. Дрожу, как подосиновик. Не знаю, как Вы, а я в тюрягу не хочу. Не хочу на шконарь.
— Но Вас же ждут.
— Пускай ждут. Гори все синим пламенем.
Директор взял Готова за плечи и стал выпроваживать из кабинета:
— Идите на урок, Рудольф Вениаминович. Я обо всем позабочусь.
— Но тюрьма, как же тюрьма? — упирался Готов.
— Никто Вас в тюрьму не посадит. Все улажу. Со всеми договорюсь. Да идите же Вы, наконец.
— Насчет плана «Перехват» поразмыслите на досуге, — попросил Готов, уходя.
Смирнов закрыл дверь на ключ. Достал из сейфа бутылку водки, налил полстакана.
— Чокнутый, — произнес он и выпил.
На дверях класса висела точно такая же листовка. Готов сорвал ее и вошел. Хохот 7-го «Б» заставил учителя заткнуть уши. На столе лежал бумажный самолетик, сделанный из листовки.
— Тихо! — Готов грохнул дипломатом о стол. — Какая… это сделала?
Учитель растоптал самолетик и помахал сорванной с двери листовкой.
— Кто это сделал? — спросил Готов. — Я не буду вести урок, пока не выясню, кто это сделал.
— Не ведите. Нам же лучше, — прошел среди учеников смешок.
— Что? Лучше? Превосхитительно. Постараюсь, чтобы вам было хуже.
— Ничего Вы нам не сделаете. Плевать мы на Вас хотели…
Голос учителя стал низким, а речь монотонной:
— Я начинаю нервничать. Моя левая нога судорожно подергивается. Психика претерпевает значительные метаморфозы. Кипит мой возмущенный разум. Кто это сделал? Гиреев, ты?
Гиреев нагло оскалился:
— Нет. Не я…
— Я чувствую, что это ты, — Готов приблизился к Гирееву вплотную. — Нет, я просто уверен.
— А Вы докажите…
— Не стану я, Гиреев, ничего доказывать. Лучше я тебя накажу. А если окажусь не прав — настоящему виновнику станет стыдно, и он сам во всем признается. Если этого не сделаешь ты, Гиреев.
— Ага, ждите. Разбежался. Может, Вы сами их по всему городу расклеили и по всей школе раскидали.
Готов резко замахнулся, но не ударил, а только слегка пригладил свои волосы:
— Сегодня ты дерзновенно посмел упрекнуть меня. Послезавтра ударил соседку по парте. Через месяц ты убийца полицейских.
Прекрасно осведомленные о своих гражданских правах, но на порядок хуже знающие обязанности, семиклассники не очень-то страшились подобных готовских выходок (в ходу были легенды, как ученики подавали на учителей в суд). Однако мало кто решался вступить в серьезную конфронтацию.
Готов протянул руку:
— Дневничок давай, Гиреев! Давай, давай. Быстрее, я сказал!
Гиреев бросил дневник на парту. Готов продолжал стоять с протянутой рукой и причитать:
— Давай-давай. Я жду, не задерживай класс.
Ученик тяжело выдохнул и вложил дневник учителю в открытую ладонь.
Усевшись на учительское место, Готов открыл дневник и стал писать:
— Сейчас, Гиреев, напишем твоим родителям послание… про все твои грешки, большие и маленькие. Про все твои злодеяния. Прочитают родители и ахнут: сынок-то у нас, оказывается, трудный подросток, до детской колонии один шаг…
— Пишите, пишите, — усмехнулся Гиреев, — я страницу вырву.
— Самый умный, что ли? А мы тоже не капроновыми нитками шиты. Я пронумерую страницы. Вот так… первая… вторая… третья… а на форзацах напишем… На моих уроках ваш сын ругался матом, избил соседку по парте из-за того, что та не позволяла ему хватать себя за грудь. Дело тебе шьем, Гиреев. Белыми нитками шьем.
— Все равно у меня родители его никогда не читают.
— Не волнуйся, прочитают. Сегодня после работы обязательно им позвоню… Ненашев, ты оборзел, что ли?
Готов подбежал к Ненашеву, сдернул с него наушники и отобрал плеер.
— Отдайте! — Ненашев хотел выхватить свою собственность из рук Готова, но учитель оттолкнул его.
— Борзота! Точно, Ненашев. Ты вообще русский? Я спрашиваю, ты русский? Что башкой мотаешь? Русский? А почему ведешь себя так? Как так? А вот так, как нерусский. Плеер я твой забираю, и, даже если ты за ним придешь с родителями, ты его все равно не получишь. Ненашев и Гиреев, я вас записываю в черную книжечку.
Существует такая присказка: зла не помню, приходится записывать. Готов говорит так: «Для того, чтобы не перегружать мозг воспоминаниями о злодеяниях окружающих по отношению ко мне, приходится иметь черную книжечку». По поводу и без повода он доставал ее, напоминая, что это та самая черная книжечка. Кто попал на ее страницы, на веки вечные зафиксирован как враг или должник. На самом деле, в маленький блокнот без обложки Готов никогда не заглядывал и записывал в него редко, чаще делал вид. Зато как делал!
Гуляя по классу, Готов задумчиво произнес:
— Когда я был маленький, такой, как вы, я думал, что учителям нравится орать. И когда сам стал учителем, понял, что это действительно так.
Пройдет время. Забудется инцидент с листовками. И лишь годы спустя Готов случайно узнает, что пошутил над ним именно Гиреев с товарищами, в чьей виновности, честно признаться, учитель сомневался.
Зацепоны
Поздним вечером Готов стоял на автобусной остановке. Рядом с ним галдели четверо десяти- двенадцатилетних мальчишек. Ребята возбужденно планировали:
— Зацепляемся только все вместе, не как в прошлый раз.
— Докуда едем?
— До конечки. Ты, Толстый, крепче держись.
— Сам ты толстый.
Готов подслушал разговор и понял, что ребята решили прокатиться на подошвах по накатанному на дороге снегу, зацепившись за автобус. Для большей осведомленности он спросил:
— Вы что делать собираетесь?
— Зацепляться, — дерзко ответил мальчик в красном петушке.
— А Вам-то что? — так же вызывающе спросил мальчик, которого друзья называли «Толстый» (он и в самом деле был полноват).
— Нет, все нормально. Просто интересно, — втирался в доверие Готов. — Вам не страшно? Гаишников не боитесь? А под колеса попасть?.. Я в детстве тоже ничего не боялся. Помню, возьмем с пацанами в подъезде двери напротив друг друга свяжем веревкой за ручки и звоним. Они открыть не могут… Ха-ха- ха!!!
Мальчишки поняли, что взрослый человек угрозы не представляет, перестали дерзить и поведали
