по набережной, прогуливались нарядные женщины, офицеры и щеголи в цилиндрах, с покрасневшими от холода ушами. Тонкий шпиль Петропавловской крепости золотился на фоне бездонного, пронзительно- синего неба с редкими белыми облачками.
— Странно, — промолвила Полина, с улыбкой обернувшись к Вере, — вот смотрю я сейчас на улицу, и все эти разговоры о заговорщиках, о восстании кажутся такими несуразными… Даже думать об этом тошно. Хочется, чтобы поскорее приехал Жан и мы отправились кататься.
— Да и то верно, барышня, засиделись вы уже в четырех стенах, — согласилась Вера. — И потом, что за нужда спорить из-за этих заговорщиков? Может, никакого восстания и не будет. Пошумят, пошумят, да и успокоятся.
— Хорошо бы! — искренне пожелала Полина.
— А знаете, какую презабавную картину я вчера во дворе наблюдала? Подходит Аркадий Свистунов к нашему дворнику Еремею и давай толковать про конституцию. А тот слушает его, слушает… Потом Свистунов закончил и спрашивает: «Ну, дурак, говори: понял ли что?» Еремей и отвечает: «Как не понять, ваше благородие, понял! Конституция — это супруга наследника престола российского, Константина Павловича. И вы, стало быть, ратуете за то, чтобы ее на престол возвести, в обход, значится, мужа. Потому как он, сердешный, умом и здоровьем слаб и в правители российские не годится».
— Супруга великого князя? — со смехом переспросила Полина. — Уж ответил наш Еремушка так ответил! Нужно будет рассказать Жану этот анекдот.
И, весело переглянувшись, девушки расхохотались.
В комнату буквально влетел Иван и начал торопить Полину.
— Едем, Полетт! Пожалуйста, одевайся скорее! Сейчас все наши соберутся на Невском, чтобы
— Да помилуйте, Иван Юрьевич, какой же на Невском народ? — не без ехидства осведомилась Вера. — Народ на Сенной собирается, а не на Невском!
— Ой, Верка, много ты понимаешь! — обиженно фыркнул Иван. — Занялся бы я твоим образованием, да некогда сейчас: поважнее дела ждут.
— Спасибо, Иван Юрьевич, — насмешливо ответила Вера, — да только напрасно обо мне беспокоитесь. Грамоте я уже обучилась, пока с барышней в пансионе жила, а большего мне не надобно.
— Так что же насчет наследника, Жан? — спросила Полина, надевая перед зеркалом берет. — Кто же станет императором? Константин или Николай?
— Теперь уже точно известно, что Николай. Великий князь Константин Павлович подтвердил свое отречение.
— Вот это новость! А как же присяга? Ведь, по слухам, Москва уже присягнула Константину, да и у нас собираются.
— Вот именно, что собираются, — многозначительно ответил Иван. — А впрочем, я не имею права тебе всего рассказывать. Поторопись, ты меня задерживаешь.
— Да я и так тороплюсь изо всех сил! Разве я виновата, что ты сам задержался?
В колоннаде Казанского собора прогуливались офицеры. Полина сразу узнала «рей» заговорщиков, которых называл ей ранее брат: поручика князя Оболенского, Александра Бестужева, своего соседа Трубецкого. Среди них носился и Аркадий Свистунов, дальний родственник которого тоже числился среди руководителей тайного общества. Выпрыгнув из фаэтона, Иван помог спуститься Полине, а затем повел «к своим». Не к Трубецкому, правда, а каким-то менее известным заговорщикам.
Офицеры любезно раскланялись с Полиной, и она ответила им улыбкой. Потом они с Иваном принялась прохаживаться по колоннаде. Какое-то время Полина пыталась вслушиваться в разговоры брата с товарищами, но они изъяснялись такими туманными намеками, что ей это быстро наскучило.
К тому же на площади хватало более интересных предметов для наблюдения. Например, «живые вывески» магазина портного Руча. Их представляли два молодых брата-близнеца. Один из них, задрапированный в модный черный плащ на синей бархатной подкладке, с важным, несколько напыщенным видом ехал на лошади. Второй семенил рядом, щегольской и немного смешной, подпрыгивающей походкой. Он был в модном английском сюртуке каррике горохового цвета, с маленькой пелеринкой. Спустя полчаса братья снова продефилировали мимо собора, но теперь уже тот, что был в каррике, ехал на лошади, а тот, что в плаще, степенно выступал по тротуару.
Не отставали и владелицы шляпных лавок. Их «живые вывески» — стройные миловидные барышни — прогуливались возле собора в новомодных зимних капорах причудливых фасонов. У одной капор был таким огромным, что она казалась в нем бесформенной карлицей. У другой головной убор смахивал на гусарский кивер. На шляпке третьей размещалось такое количество пышных страусовых перьев, что из-за них не было видно самой этой шляпки. Пытаясь рассмотреть, что же такое все-таки на голове этой барышни, Полина отдалилась от брата и оказалась у самого края колоннады.
— Осторожней, мадемуазель, смотрите под ноги, — раздался позади нее встревоженный и одновременно ироничный мужской голос. — А то, не ровен час, упадете, что-нибудь сломаете и не сможете выезжать на балы. Общество не перенесет такой потери.
— Ну, конечно же, это вы, месье Нелидов! — язвительно бросила Полина, не поворачивая головы. — Кто еще способен проявить заботу о ближнем в таком оскорбительном тоне?
— Вы абсолютно правы, мадемуазель: никто.
Отступив от края площадки на безопасное расстояние, Полина повернулась к Нелидову. Он стоял перед ней, в просторном черном плаще и черном цилиндре, скрестив руки на груди, и бесцеремонно рассматривал ее. Почему-то в этот момент он снова напомнил Полине протестантского пастора, которого мадам де Самбрей поспешила удалить от своих избалованных воспитанниц.
— Любезный граф, ответьте, пожалуйста, на один вопрос, — Полина, подошла к нему почти вплотную. — Почему вы всегда так странно на меня смотрите? Будто вас что-то во мне раздражает… Или вы меня за что-то осуждаете? В самом деле, объясните! Моего скромного ума не хватает, чтобы разгадать столь сложную загадку.
По губам Владимира скользнула едва уловимая усмешка.
— Да, — ответил он после небольшой паузы, — вы очень верно подметили, княжна. Меня действительно кое-что раздражает в вас. Ваша манерность, ваша экзальтированность, ваша неистребимая тяга к дешевым эффектам. Но в то же время я понимаю, что вы в этом не виноваты. Видимо, так вас воспитали во французском пансионе. Ведь вы воспитывались во французском пансионе, а не в русском, не так ли?
— Вы угадали.
— Я не угадал. Я пришел к такому выводу, немного понаблюдав за вами.
— Вот как? Значит, вы за мной наблюдали, — не без самодовольства повторила Полина. — Но отчего же вы уверены, что во французских пансионах девушкам дают плохое воспитание?
— Я не имел в виду плохое, просто хуже, чем в русских. Кстати, почему вас отдали именно во французский?
— Потому что в русских много излишних строгостей и ограничений. А вот в пансионе мадам де Самбрей мне жилось очень привольно. Если я не хотела вставать в семь утра, никто не будил меня. Если какой-то предмет казался мне скучным, то учить его не заставляли. Разумеется, за исключением светского этикета и танцев.
— О да, разумеется! — усмехнулся Владимир. — Проще говоря, вам потакали во всех капризах. Что ж, в таком случае я беру свои слова назад.
Полина возмущенно фыркнула:
— Нет, это невозможно! Месье Нелидов, неужели вы не понимаете, что ваше поведение переходит границы приличий? Как вы можете говорить мне в лицо обидные вещи? Да это вы — невоспитанный тип, а не я! По крайней мере, я ни разу не позволила себе вас оскорбить.
— Вы забыли нашу первую встречу.
