— Ну и шут с ним! Тебе что за печаль? И потом, с чего ты взял, что выступление заговорщиков неизбежно?
— С чего я взял? Зорич, да об этом все говорят! Но, однако, где бы узнать поточнее? — Владимир на минуту задумался, а затем радостно хлопнул себя по ноге перчаткой. — Знаю! Я спрошу у нашего дорогого Николя.
— Как? У самого Николая Павловича?!
— А у кого же еще? Ему-то, верно, уже донесли шпионы, на какое число намечен переворот. Вот я и проедусь вечерком до Зимнего. Разумеется, не один, а с тетушкой — буду ее сопровождать.
— Ну брат… Я даже не знаю, что и сказать!
— И не надо: мы уже подъезжаем к ресторану, а там полагается обедать, а не болтать.
12
Тетушка Софья Гавриловна очень обрадовалась, когда Владимир вызвался сопроводить ее во дворец.
— И давно пора, mon cher, давно пора, — приговаривала она, усаживаясь в карету. — А то я опасаюсь, что о тебе уже и забыли во дворце. А напомнить оч-чень даже не мешает! Особенно теперь.
— Так императрица Мария Федоровна в Зимнем?
— Да, мой друг, уже несколько дней. Да и как иначе? Должна же она поддержать сына в такой момент. Ах, как ему, бедняжке, сейчас тяжело! Сказать по совести, Вольдемар, покойный государь поступил с ним… бестактно.
— Вы о том, что он не решился обнародовать завещание? Да, это было непростительным малодушием.
— Ради Бога, Вольдемар, будь осторожнее! — Софья Гавриловна испуганно огляделась, будто их кто- то мог услышать в карете. — Разве можно так непочтительно отзываться о деяниях царской особы?
— Да какие там деяния! — поморщился Владимир. — Впрочем, Бог с ними. Скажите мне, что там, в кулуарах, говорят о заговоре.
— О чем?
— Да перестаньте вы, тетушка! Неужто не слышали?
Софья Гавриловна вздохнула и вытащила из горностаевой муфты платок.
— Ах, mon cher, это все так ужасно! — простонала она, поднося платок к глазам. — Так ужасно, что мне не хочется этому верить. Государыня-мать едва не слегла, когда узнала…
— О чем?
— Да о том, что какая-то кучка неблагодарных, вероломных офицеров осмелилась противиться восшествию Николая Павловича на престол. Говорят, они даже выступить собираются. Нет, ты только подумай! Даже грозятся ворваться во дворец и расправиться с царской семьей!
— Ну, допустим, это у них заведомо не получится… И когда же намечается восстание?
— Вольдемар, голубчик, это ужасно, но как бы не в самый день присяги.
— Послезавтра?! Вы точно знаете?
— Помилуй, дружочек, да откуда ж мне знать? — вздохнула тетушка и тотчас выпрямилась: — Мой долг — поддерживать бедную Марию Федоровну.
— Это верно, — хмуро пробормотал Владимир.
В Зимнем Владимир проводил тетушку в покои матери-императрицы, где провел один из скучнейших часов в своей жизни. Напрасно он вслушивался в болтовню фрейлин и сановников старого двора: кроме того, что выступление
Здесь было на удивление тихо. Дежурный офицер — еще совсем юный — направился к Владимиру, чтобы спросить пропуск, но, узнав его, вернулся на место. Рядом с юношей стоял другой офицер, чуть постарше на вид, но на него Владимир сразу не обратил внимания. «Войти или не войти? — думал он. — Если войду, то наверняка узнаю все подробности. Но, с другой стороны, рискую быть втянутым в дело».
Самым простым решением было, конечно, напроситься на прием к будущему государю. Они были хорошо знакомы и даже в детстве вместе играли. Встречаясь на балах и приемах, Николай всегда радушно здоровался с Владимиром, а иногда и задерживался для короткого разговора. Но ведь тогда он был еще великим князем, а не наследником престола… Нет, Владимир совсем не боялся, что его холодно примут. Его останавливало другое: то, что люди, которых он глубоко уважал и которым искренне сочувствовал, находились сейчас по разные стороны барьера. И возможности для примирения не предвиделось… Теперь уже точно.
— Господин Нелидов, — услышал он позади себя сильно взволнованный голос. — Простите, что решился побеспокоить вас…
— А, это вы, Ростовцев! — дружелюбно проговорил Владимир, узнав офицера. — Извините, я был занят своими мыслями и не заметил вас сразу.
— Ничего страшного, граф. — Поручик Яков Ростовцев, адъютант генерала Бистрома, командовавшего гвардейской пехотой, быстро подошел к Владимиру. — Позвольте узнать, вы ждете государя?
— Я? Пожалуй… Впрочем, я еще и сам не знаю.
— А я вот жду, — неожиданно признался Ростовцев. — Я… — он смутился и зачем-то понизил голос до шепота, — отправил ему записку. О заговоре против его высочайшей особы. И даже больше того — о восстании.
— О восстании? — быстро переспросил Владимир. — Так когда же оно все-таки намечается?
— Послезавтра, четырнадцатого декабря. В день присяги.
Перед мысленным взором Владимира встало улыбающееся лицо Полины, ее гордо вздернутый подбородок, задорно поблескивающие глаза… «Так, стало быть, уже послезавтра? — подумал он с медленно закипающей злостью. — Ну ладно,
— Я узнал об этом от самих заговорщиков, точнее, понял из их разговоров, — с лихорадочным блеском в глазах продолжал Ростовцев. — Не стану скрывать: я и сам чуть было не вступил в их ряды. Но теперь, когда речь идет о свержении законного государя… Как вы думаете, граф, — он пристально посмотрел в лицо Владимиру, — я правильно поступил, что решил известить Николая Павловича? Или… Но как было молчать, как?!
— Успокойтесь, поручик, — Владимир дружески улыбнулся Ростовцеву и ободряюще похлопал его по плечу, — вы все сделали правильно. Вы поступили так, как подсказывали вам долг, честь и присяга. И никогда — слышите — не упрекайте себя в этом. Даже когда вас станут упрекать другие.
— Я знаю, — уныло протянул Ростовцев. — Знаю, что меня еще упрекнут в предательстве, и не раз.
Владимир покачал головой.
— Вы не совсем понимаете. Николаю Павловичу было известно о заговоре еще до вас. И необходимые меры предпринимались. Но вы честно исполнили свой долг. А потому успокойтесь и не приписывайте себе роль злого гения, разрушившего планы благородных заговорщиков.
— Да, наверное, вы правы, — с облегчением выдохнул Ростовцев. — Благодарю вас, граф, как все- таки хорошо, что я с вами поговорил.
В этот момент двери императорского кабинета приоткрылись и Ростовцева позвали к Николаю.
Дома Владимир отказался ужинать и сразу пошел к себе. Близилась полночь, на небе высыпали крупные, тревожно-яркие звезды. Он поспешил занавесить окна и зажечь побольше свечей. Потом, дождавшись, когда принесут чай, устроился в кресле и закурил трубку…
