Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

всем нам». Моя задача — заботиться о благополучии уборщиков, мойщиков посуды и строительных рабочих, если я хочу, чтобы они помогли мне стать архитектором. Эта мечта относится и к ним.

Своим дочерям я объяснял: согласно священным писаниям человечества, Царство Божье имеет отношение вовсе не к Богу — или, по крайней мере, не к нашей версии Бога. Богу не нужны поклоняющиеся, чтобы исцелить уязвленное самолюбие Бога. Это мы превратили Бога в жаждущее похвал, жадное до любви, эгоцентричное существо, похожее на нас. Наоборот, сострадание и мечты Бога, если углубиться в религиозные тексты, предназначены нам в первую очередь для того, чтобы мы признали наше общее происхождение и общую судьбу. Бог создал человечество, чтобы получилось общество. В этом смысле верить в Бога и жить ради Бога означает веру и жизнь друг ради друга.

Если я буду упорствовать в своем желании стать тем, кем хочу, тогда моя семья, мои соседи, мой город, моя страна и в конечном счете — все человечество будут обременены, а не благословлены моей мечтой. Но если я буду стремиться стать таким, какими хотим стать мы, у мира есть шанс. Разумеется, жить вместе нелегко, иногда даже невозможно. Но не следует пренебрегать воображением. Если люди не начнут отстаивать свою свободу представлять будущее человеческого общества посггеократическим, посткоммунистическим и — это особенно трудно в нынешнем мире, где мы воспринимаем людей как Homo economicus — посткапиталистическим, то все мы вместе с планетой будем неуклонно двигаться к самоликвидации. В настоящее время преобладают представления о том, что коллективный труд эгоистичных индивидуальностей — путь к мировой гармонии. Эти представления исчерпали себя.

«Пост-» не означает «анти-». Эта приставка указывает, что нечто, прежде эффективное и помогавшее нам продвинуться вперед, утратило эффективность, и для того, чтобы жизнь на этой планете продолжалась, должно родиться новое, что понизит на пункт–другой значимость «я» и вместе с тем повысит значимость «мы», а затем снизит значимость и этой группы и побудит нас обратить внимание на чужих, на «них», как на путь к изобилию жизни.

Когда меня выставили из дома, только моя тетя Зухра отважилась пойти наперекор моему отцу, регулярно приглашала меня к себе на выходные, чтобы я немного отдохнул душой, и ставила на стол мои любимые блюда. Она внушала мне, словно малышу, что я, как последователь ислама, должен научиться «покоряться» (это буквальное значение слова «ислам»). Мне понадобилась целая жизнь, чтобы преодолеть интуитивную негативную реакцию на эту гнетущую концепцию подчинения и понять, что именно по причине людского подчинения мы живы и уживаемся друг с другом. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы выжили и уцелели благодаря подчинению тети мечтам обо мне, ее племяннике, и моим мечтам, посвященным ей, моей тете, а также благодаря подчинению всех нас благополучию моей семьи, друзей, незнакомых людей и врагов.

Позднее, когда я уже был христианином, воспоминания о тетиных словах помогали мне понять, что заповеди Иисуса о любви к Богу и любви к ближнему — по сути дела, одно целое. Любовь едина. Подчинение едино. Все, что отделяет одно от другого, отделяет нас от Бога. То, что сводит нас вместе, приводит нас к Богу.

Древние священные писания служат основанием для критической оценки нашей нынешней ситуации. Тысячелетняя вера и мудрость учат нас: вместо того чтобы замкнуться в себе, наше религиозное воображение способно увести нас к границам личности, к нашим пределам, где, как ни парадоксально, мы можем приблизиться к себе настоящим. Заботы о самих себе в итоге не придадут нам силы, а умалят всех нас.

«Быть» — значит принадлежать друг другу. Могут ли иудаизм, христианство и ислам обновиться так, чтобы Бог стал Богом всего человечества? Если каждый обратится к своей истории, текстам, традициям, если копнет глубже, чем когда–либо раньше, перемены смогут произойти. Заглянув в глубину, мы достигнем дна колодца наших религиозных традиций и вновь откроем для себя Бога, который не отдает предпочтение никому из «нас».

Как жить вместе «нам» и «им»

Недавно я побывал в Ромему — иудейском собрании в Верхнем Вест–Сайде, в Манхэттене. Этих людей возглавляет раввин Давид Ингбер. Вечерняя служба в пятницу, посвященная наступающему на той неделе Пуриму, проводилась в арендованном спортивном зале; одна его стена состояла сплошь из окон, многие были открыты. По ходу службы все мы обратились к Иерусалиму, оказавшись спиной к окнам, и негромко запели еврейскую песню надежды и стремления, но нас прервал голос, доносящийся из темноты снаружи. От такой неожиданной помехи мы занервничали.

Этот сильный и страстный женский голос пел по–испански песню, слова которой были положены на мелодию, пришедшую откуда–то из Южной Америки или с Ближнего Востока. Поскольку голос незнакомки оглашал темную улицу города, влетал в наши окна и заглушал наши голоса, раввин Давид решил воспользоваться случаем и предложил: «Споем вместе с ней». Так мы и сделали. Мы начали импровизировать все вместе, в унисон, вплетая в песню незнакомки нашу еврейскую мелодию. Кто–то из собравшихся вдруг прервал раввина криком: «Скорее сюда, к окнам!» Мы обернулись, бросились к окнам и застыли в изумлении.

Прямо перед нами проходило христианское пасхальное шествие с четырнадцатью большими черно– белыми изображениями картин крестного пути; четырнадцать молодых мужчин в белых одеждах вели священника, несущего крест. Сотни последователей Иисуса из Испанского Гарлема собрались перед зданием и увлеченно пели. Иудеи замахали руками над головой жестом благословения, некоторые стащили с голов ермолки и подбросили их вверх. Участники шествия обернулись к большим окнам и увидели силуэты целой толпы радостно машущих иудеев. Христиане замахали в ответ. На миг случившееся сконфузило всех. Святая неловкость. Но вскоре мы не выдержали и заулыбались.

Это навело меня на мысль: когда мы понимаем, что принадлежим друг другу, что происходит с нашими различиями? Если «они» — на самом деле «мы», разве границы между нами не должны исчезнуть? Разве прекрасные, хоть и разнообразные песни наших религий не сольются в одну?

Богослов Йельского университета Мирослав Вольф объясняет, каким образом границы между отдельными личностями и группами являются частью их существования, какими они были задуманы. Бог разграничил сушу, воду и воздух, мужчину и женщину, свет и мрак, а также установил множество других границ. Независимо от того как возник мир — за краткий промежуток или за миллиарды лет, благодаря Богу или без Его участия, — существование требует границ. Без границ в мире воцарился бы хаос. Вольф пишет: «Отсутствие границ порождает беспорядок, а беспорядок — это не конец обособленности, а финал жизни… Запретите все границы, объявите все особенности угнетающими, снабдите ярлыком «запрещено» все видимые различия — и получите бесцельное шатание вместо целеустремленности, рискованную деятельность вместо нравственных обязательств и ответственности, а в конечном счете — оцепенение смерти вместо танца свободы»[95].

Наши различия животворны. Это не вопрос обстоятельств, а дело принципа. Если реальность относительна, дифференциация — благо.

И в то же время все мы едины. Вольф спрашивает: «Кто это — мы? Мы — люди, обладатели всесторонней и меняющейся индивидуальности; многие другие — это часть того, что мы собой представляем. Мы можем попытаться извлечь их из себя, чтобы стать исключительными, но в этом случае мы проявим насилие по отношению к другим и к себе. Кто эти другие?.. Это не просто окружающие. Они тоже сложные и динамичные индивидуальности, часть которых образуем мы, если находимся рядом. Точно так же, как другие 'населяют' нас и привносят с собой историю, так и мы 'населяем' их»[96].

Наша «инаковость» — не абсолютное свойство нашего существа, не физическое (сама наша жизнь зависит от других), не интеллектуальное (мы не можем познавать, не будучи познанными) и не духовное (никто из нас не может обладать всем, что священно). Мы все — часть большой жизненной сети, в которой другие — часть нашей собственной жизни.