– Ну ты даешь…
Замолчали, разглядывали друг друга, изучали, как близкие некогда, но давно не видевшиеся люди… Вдруг Игорь вскочил, ткнул цигарку в пепельницу, засуетился.
– Хм!.. Что-то я совсем отупел… Так, так, – увидел ведро под умывальником, полное помоями до зарубки. – Ты не скучай, я сейчас.
Сунул ноги в разношенные почти до бесформенности валенки, кинул на голову кроличью шапчонку; взял ведро, пихнул дверь.
– Вот привезла кой-чего, – объявила гостья, когда он вернулся. – Женька мне порассказал, как ты живешь, чем питаешься. Я каждый раз от этого плачу, представляешь?
– Гм… – Игорь вытащил из ведра несколько обледенелых березовых полешков, положил сбоку печки, чтоб подсыхали. – Спасибо.
– Даже на водку какую не поскупилась! «Серебро Сибири», семнадцать тысчонок за ноль семь литра. Вы здесь, наверное, самогон хлещете…
– Спирт. Самогон с чего гнать? А тут спиртзавод в соседнем селе… – Он уставился на горку продуктов – колбаса, консервы, пакеты с крупой, сардельки, лимоны; протянул ошалело: – Дела-а…
– Что, может, выпьем до твоего соседа? За встречу.
– Конечно, конечно! – потянулся Игорь к бутылке. – Давай открою.
– Да она винтовая, легко. Ты лучше консерву какую-нибудь…
Игорь покрутил в руках одну банку, другую. Спросил потерянно:
– Какую?… Скумбрию? Сайру?
– Открывай сайру. С картошкой вкусно.
Пока он разрезал ножом жесть консервы, девушка скрутила крышечку бутылки, сама стала разливать.
– У, стаканы-то! – возмутилась.
– Это от чая… налет. Рюмок, извини, нет.
Сели, чокнулись. Подождали, точно собираясь еще что-то сказать, но не собрались. Выпили.
– У-у-ух! – Гостья передернула плечами, подцепила вилкой бледно-оранжевые лохмотья капусты. – А хлеб имеется?
– Нет, нету… Всё не могу в магазин собраться. Картошка… А, сейчас! – Он вскочил, достал из буфета тарелки; высыпал картошку из кастрюли. – Накладывай, какая поаппетитней, а то тут с глазками есть… для себя варил… Рыба классная. Тыщу лет сайру не пробовал.
Некоторое время увлеченно ели. Девушка, видимо, проголодалась с дороги.
– Что-то сосед пропал, – опять взглянув на будильник, бормотнул Игорь. – Может, кого-то встретил другого… Хорошо бы.
– Читала твои рассказы в «Просторах», – отозвалась гостья на его бормоток. – У Женьки хранятся в папочке.
– И как?
– Да так, если честно… Понимаешь, тогда, там, ты был действительно писателем, до каких-то глубин пытался добраться, а теперь стал вроде журналиста… на злобу дня. И у тебя это вдобавок не получается.
– Может быть…
– А на что живешь вообще?
– Н-ну, – Игорь замялся, – родители иногда помогают. Мне тут много не надо. Капуста, картошка… В ноябре девять петушков зарубил, три курицы, какие старые. Так что с мясом… В кладовке висят. Может, приготовить?
Гостья улыбнулась ему сочувствующе-грустно, как больному или увечному:
– Оставь про запас. Зима длинная.
Он поймал эту ее улыбку, заговорил живей:
– Всё у меня отлично! Едой сам себя обеспечиваю. Женьке, конечно, спасибо за бумагу, за стержни, ленту вот для машинки привез. А в остальном… Все, в общем, отлично. – Ему не вовремя попалась банка с самосадом, и голос сам собой опять потускнел: – Особенно когда курево есть.
– А сейчас?
– Что – сейчас?
– Есть курево?
– Вот, табак. Он полезнее, кстати, чем сигареты. Привыкнуть только никак не могу…
– Тогда, – девушка наклонилась, достала из сумки несколько пачек «Явы». – Не знаю, какие ты куришь. Когда-то, кажется, эти…
– Ух ты! Мари-инка… Вот спасибо! – Торопливо распечатав пачку, Игорь вытянул сигарету и закурил; шумно выпустил дым, признался: – Только сейчас понял по-настоящему, что это действительно ты!
– Что, изменилась так?
– М-м… да нет… но, вообще-то, времени много прошло.
– Да, два года совсем не виделись… Когда ты в последний раз домой приезжал?
– В сентябре позапрошлого. Ну, как раз больше двух лет…
– И как, не тянет? – В голосе желание услышать «тянет», но хозяин то ли не догадался, то ли не захотел – рубанул:
– Нет. – И поднял бутылку: – Еще по чуть-чуть?
– Наливай. Никак не могу согреться.
– Отличная водка, – выпив и наскоро закусив, похвалил Игорь. – Мы тут к другому привыкли…
– Зря институт бросил, – перебила гостья. – Вот пролетело время, может, лучшее, а ты – в стороне. Восстанавливайся, пока не поздно. Тебя там помнят, тем более, спрашивают…
– Хм, да какой из меня студент уже… ты что… – Игорь отмахнулся, перевел разговор на другую тему: – Затопить? Действительно, прохладно что-то. Да и на дворе не Ташкент… – Взял спички со стола, направился к печке. – Вообще-то затапливаю обычно после восьми, но коль у меня замерзшая дама…
Она не отозвалась на эту попытку шутки, о чем-то думала. Игорь открыл дверцу топки, где заранее были сложены колодцем мелконаколотые полешки, а внутри колодца – щепки и береста.
– Дрова экономить стараюсь, – продолжал объяснять заодно, – все лето валежник таскал, пилил ножовкой. Вроде бы много, а всегда получается, что к апрелю приходится снова идти, а в бору снега еще по колено… Днем вот плитка справляется…
– Прямо каморка какая-то, – вряд ли слыша его, сказала гостья. – А еще ведь комната есть?
– Да… Но я ее, это… законсервировал. Так теплее. Для жизни мне и этой хватает.
– Понятно. А школа тут как?
– Так… – Игорь прикрыл дверцу, вернулся к столу. – В прошлом году из средней в девятилетку переделали. Последние классы теперь, так сказать, заочно учатся, самостоятельно. Я в одном рассказе, который в «Просторах», писал об этом.
– А с учителями?
– Ты серьезно, что ли, решила здесь? – Голос Игоря стал тревожным, почти испуганным. – Зачем тебе?…
– Я пока ничего не решила. Думаю. А ты что учительствовать бросил?
– Какой из меня учитель… – Он снова прошел к печке, бросил туда два просохших сосновых полена. – К тому же голова только этим забита: плазма, ядро, пойма, масштаб… За те месяцы, пока работал, ни страницы путём не написал… Ну, кажется, разгорелось. – Сполоснул под умывальником руки. – Что-с, выпьем еще?
– Выпьем! – с несколько наигранной готовностью кивнула гостья.
– А ты все-таки изменилась, Маринка.
– В какую сторону?
– Да не пойму… Или просто давно не видел, не общался… и кажется.
– Скорее всего.
– Ну, вот волосы, по крайней мере, короткие стали.
– А, устала возиться, мешают. А что, не идет?
