Хотя что – у бога, как здесь выражаться любят, дней много. – Положил поверх углей пару березовых поленьев, прикрыл дверцу, поднялся. – Н-да, все поверить никак не могу, что это ты. Как ты вообще решилась, за тридевять земель, в такой дубак?
– По дурости, наверно… Сама не знаю. Что-то как бы толкало… А холодильника, конечно, нет?
– Вон сенки – лучше любого холодильника – минус сорок градусов, мгновенная заморозка.
– А летом как?
– Ледник есть в подвале… Да я без холодильника вполне обхожусь.
Марина вздохнула:
– При желании без очень многого обходиться можно.
– Вот именно. Обилие удобств развращает.
– Слушай, тебе надо бы в монастырь лучше уйти.
– К сожалению, – теперь вздохнул Игорь, – я в бога не верю. И тем более никому не хочу подчиняться, особенно после армии… может, природе только, но с ней не поспоришь. – Он сел на кровать, зевнул, потер глаза.
– Что, – в голосе Марины послышалась то ли жалость, то ли ласковость, – спати хочешь?
– Да, наверно, надо поспать. Что еще делать…
– Можно поговорить, например. Тебе не интересно, как в Красноярске? Как там твои многочисленные друзья?
Игорь пожал плечами:
– Да нет, прости, не интересно, и друзей перезабыл уже.
– А Женька с Лизой, кстати, заявление подали.
– Куда?
– Ну, куда – в загс. – И гостья задержала на Игоре взгляд, ожидая, удивится он или нет; но он лишь снова пожал плечами:
– Пускай.
– Через месяц свадьбу планируют. Приедешь?
– Если пригласят, может… Не знаю.
Замолчали. Игорь развалился поперек кровати, прикрыл глаза, Марина сидела у стола, постукивала пальцами по истертой клеенке. Наконец, не выдержала:
– А этот Юрий Васильевич интересный человек, кажется. Хотя я ведь раньше с такими никогда не сталкивалась… И разговаривает забавно – целое сплетение диалектов.
– Сибирь – кого только нет.
– Материал идеальный для курсовой.
– А-а…
– Правда, что ты ни с кем тут не общаешься?
– Да почти. А зачем? Ну их.
– Встретила на днях твою маму случайно. Хотела спросить, как ты… еще не думала, что возьму вот и приеду… Не решилась. Кажется, сильно они переживают.
– Хм… что им переживать? Живу сам по себе, их не напрягаю.
– Но ведь всю жизнь так нельзя, невозможно.
– Почему? Они вон, – Игорь кивнул на занавешенное одеялом окно, – всю жизнь здесь почти так же живут. И в большинстве не алкаши, работают, как могут.
– Они здесь родились. Это их мир.
– Ах! А мы ведь городские – нежненькие, интеллектуальные до предела!.. Извини… Просто мне здесь лучше, Марин, честное слово… – Рука его натолкнулась на лежащий рядом чемодан. – Слушай, давай я тебе почитаю. Может, станет понятней…
– У тебя язык заплетается. Лучше потом.
– Как хочешь.
В печке пощелкивало, воздух комнатки прогрелся, и было почти душно, попахивало смолянистым дымком.
– А ты-то замуж не собираешься? – спросил Игорь бесцветно.
– За кого?
– Ну, хоть за этого, за сына замдиректора?
– Ты же знаешь его имя, зачем так… А вообще-то – с ним не получилось.
– А так бы вышла?
– Да.
Игорь отметил, насколько это «да» было сказано твердо, сочувствующе вздохнул:
– Жалко тогда… – А продолжил уже с явной издевкой: – Вам ведь таким надо жить, и жить хорошо. Сыновья замдиректоров в подавляющем большинстве живут не хуже людей…
– Перестань! Лучше так, чем по-твоему. Прав твой сосед – ты-то вообще не живешь.
– Я как раз и живу, Марин. Хм… Прямо как в детском садике получается: «Я – лучше!» – «Нет, я!»
– Да, давай не будем об этом. Кстати, а удобства, которые на дворе, имеются?
– А? – Игорь не сразу сообразил. – А, это… За поленницей стоит, увидишь. Сегодня луна. – И не преминул похвалиться: – В прошлом году поставил, новый. Яма – два метра глубиной!
Гостья надела шапку и, сжавшись, будто ныряла в ледяную воду, толкнула дверь. Рванувшийся ей навстречу пар действительно напоминал что-то жидкое…
Игорь потянулся, зевнул широко, со стоном. Поднялся. Вынес в сенки бачок с капустой, тарелку с остатками скумбрии. Не зная, чем еще занять себя, снова пошуровал в печке кочергой, кое-как всунул туда полено.
– Ну и колоту-ун! – Вернулась Марина, радостная и румяная. – Бр-р! А небо какое, видел? Все в звездах. И снег так хрустит – совсем стекло!
– Да, в городе такого неба не увидишь, – тоже приподнято, гордовато отозвался Игорь.
– В городе окна, как звезды, и фонари… Мне, в принципе, окна и фонари больше нравятся. – Позвякивая штырьком умывальника, Марина вымыла руки. – Слушай, а чай у тебя имеется?
– Сейчас вскипячу. – Игорь поставил на чугунную плиту печки чайник, когда-то блестящий, а теперь покрытый жирным сажным налетом. – Чай у меня отличный. Купил тут десять пачек «Майского», теперь кайфую. Вот сахара, извини, нет. Варенье зато…
– Я не пью сладкий.
– Фигуру держишь?
– Да.
Опять твердое, открытое «да»…
– Чаёк, чаёк… Сейчас взбодримся. – Игорь прошелся по комнатке, помахал руками. – Сыт, пьян, случай неожиданный… Фуф, и эта еще борода дурацкая. Смешно я с ней выгляжу?
– Немножко. Впрочем, – Марина улыбнулась, – достаточно романтично.
– Хе! Я всегда этим отличался, вечно изображал из себя… Помнишь, ты меня называла каким-то… как его?
– Жюльен Сорель? Нет, теперь ты скорее под Аввакума работаешь.
– Не издевайся.
– Я и не издеваюсь. Мне тут книгу подарили недавно, «Пустозерская проза». Мы Аввакума по его «Житию» в основном знаем, а там и тексты его соратников, и вообще об их жизни в Пустозерске свидетельства.
– Угу.
– И, оказывается, они сидели в разных землянках. Ночью стражники их иногда выпускали, чтоб они поговорили. И их беседы о вере в основном заканчивались драками, так что разнимать приходилось. Аввакум соратникам, оказывается, всякие гадости делал, стрельцов натравливал…
– И что? Какая-то параллель со мной?
– Да нет, просто рассказываю.
– Так-так… – Игорь сел к столу, закурил. – Знаешь, если честно, в идиотское положение я попал. И ты права, и Женька, и этот… Юрий Васильевич. Но не могу я там… и здесь тоже почти что уже… Здесь все-таки
