частенько мечтает Наталья Сергеевна, перебраться, какую-нибудь работенку найти. В детском саду или где еще… Но поселиться в Знаменском трудно: власти села, как и всякого благополучного региончика, не приветствуют увеличение населения со стороны. Места под строительство дорогие, а чтоб кто-то дом в Знаменском продавал – настоящее чудо. Дураков нет из рая бежать.
«Пазик» остановился возле теремка-столовой, где обычно обедают перед многочасовым путешествием через Саяны дальнобойщики. Дверца с шипеньем стала сжиматься; парень в бейсболке вновь скорчил страдальческую гримасу, подался в глубь салона, влип лицом в чью-то спину.
– Ну-ну, господа, сокращаемся! – весело крикнул водитель.
Потихоньку, кое-как дверца открылась, и парень вывалился на улицу. За ним еще человек десять. Но почти все тут же заспешили обратно – просто выпускали других, из глубины салона. Вдобавок подсело и несколько знаменских…
Снова бор за окном, прямые, золотистые стволы сосен, пестрое разнотравье у обочины… Год обещают нынче грибным, да и ягоды, говорят, бери не хочу. На рынке завались клубники, ведро – пятьдесят рублей всего-навсего, желающих купить нет почти. Многие сами за город едут, собирают. Конечно, если время есть – чего не ездить… Наталья Сергеевна за весь июль только раз сбегала к ближайшим кустам жимолости, нацарапала по оборкам литров пять. С сахаром перетерла, да ребятишки почти всё сразу съели. Был бы Вадик чуть повзрослее, его бы можно отправлять, но шесть лет ему – страшновато… Да и вряд ли согласился бы он по косогорам лазать, собирать клубнику по ягодке – не то воспитание, городской мальчик… Сложно Наталье Сергеевне с внуками, внутренне сложно. Вот почти всю жизнь вроде с детьми, и они к ней тянутся, а внуки наоборот. Бывает, начнет рассказывать им что-нибудь интересное или книжку вечером возьмется читать и вдруг поймает взгляд Вадика: смотрит он как-то по-взрослому, закостенело так, как на дурочку смотрит. Играть не любит, с Юрой держится холодно, не по-братски, может и оттолкнуть, если тот слишком к нему пристает с каким-нибудь своим детским вопросом; если тот есть просит, сунет хлеб или печеньку, а суп из кастрюли ни в какую налить не заставишь. Чаще всего сидит перед телевизором, смотрит без разбора все передачи, смотрит тупо, без всяких эмоций, не двигаясь по полчаса. И младший, Юра, на него глядя, похожим становится…
Свернули с тракта на узкую, давно не подновляемую, но тоже асфальтовую дорогу. Автобусик затрясся, запрыгал – увиливать от выбоин бесполезно, они тут на каждом метре.
– В Малой выходит кто? – окликают со стороны водителя.
– А как же! Выходят, ясно! – в ответ дружные восклицания. – У оврага остановите, у оврага!..
Если считать по недостроенной дороге – до села пять километров, а напрямую, через овраг, чуть больше двух. Конечно, через овраг удобнее, только вот… Дело в том, что за оврагом есть полоса хорошей земли, и Макеев, знаменский предприниматель (некоторые из зависти, наверное, называют его кулаком), засаживает ее картошкой. Не сам, конечно, людей нанимает, чтобы сажали, сторожили. И перейти эту двухсотметровую – по ширине – деляну получается не всегда…
Сегодня у оврага сошло четверо. Сама Наталья Сергеевна, тот паренек Сазонов, что всю дорогу просидел, уткнувшись в книгу, рыжеволосая неприятная женщина, заведшая было расспросы о торговле, и намятый автобусной дверцей парень в бейсболке. Остальные несколько коевцев до своротка поехали…
Гуськом, словно стародавние пилигримы, побрели вверх по склону холма. Места вокруг безлесые, открытые; вот сейчас поднимутся на верхушку – и слева вдалеке можно увидеть Большую Кою, а за ней совсем узенькую отсюда ленточку Енисея. За Енисеем крутые и синие хребты Саян, несколько гряд, одна за другой, все выше и светлее, и наконец уже не поймешь, горы это или облака. Если же смотреть с холма вперед, через овраг, видна окраина Малой Кои, дальше пруд и еще дальше – сосновый бор.
Молча, лишь покряхтывая да шурша комками засохшей в камень глины, стали спускаться на дно оврага, хранящее следы промчавшегося здесь в апреле потока снеговой воды. Спустились, постояли с минуту, передохнули и так же молча, не помогая друг другу, потянулись наверх.
Наталья Сергеевна позади. Она тут самая больная и пожилая, дотелепается в хвосте как-нибудь… А паренек Сазонов вообще-то мог бы помочь, хоть сумки взять, видит же… Ох, свалится, и никто ведь внимания не обратит, молча уйдут – и все… Теряя равновесие, ухватилась за куст карагатника, уколола пальцы, но с радостью поняла в тот же момент, что не свалится обратно на дно, чуть-чуть еще – и выберется…
Выбралась, света не видя, бросила сумки, хватанула ртом черный воздух, но не продыхнулось. Из кармана кофты вытащила баллончик, судорожно сняла крышку, сунула пластмассовый хоботок ингалятора меж зубов. Прыснула в глубину горла горьковато-леденящую струйку, долгую секунду ждала, пока та доберется до груди, до забитых душащей мокротой бронхов. И, почувствовав еле уловимую лазейку для воздуха, стала расширять ее кашлем. Сплюнула вязкий комок, кое-как продышалась.
И вот снова заблестело летнее солнце, уши наполнил энергичный стрекот кузнечиков, жалобные, протяжные зовы кружащего в небе коршуна… Наталья Сергеевна подняла сумки, пошла догонять остальных.
Да, спору нет, картошка у Макеева – точно на опытном поле. Даже выбросы алюминиевого ботву не берут. То ли сорт какой-то особенный, то ли действительно возятся с ней, как с ребеночком, удобрений не жалеют, или Макеев из той породы, кому всегда, при любых обстоятельствах, везет, все у таких получается, все идет как по маслу… В деревне на огородах картошка уж давно чахлая, поцвести как следует не смогла, а на этой ягоды что виноградины. Дело понятное: хочешь урожай получить – силы вложи. Если не свои, так вот как Макеев: найми работников, пригоняй раз в две недели водовозку на поле… Осенью сплавит на Север эту картошечку, продаст – и сытая жизнь у кулака. А тут бьешься, бьешься за копейку несчастную – и ни здоровья, ни мозгов, ни средств, чтоб из нищеты выбраться.
– Ну и куда?! – издали резкий, воинственный окрик.
Наталья Сергеевна вздрогнула, уставилась на остановившихся попутчиков, а от них перевела взгляд дальше.
Навстречу, торопливо и в то же время старательно переступая через картофельные гнезда, шагают двое мужиков. В руках вилы.
– Всё не научитесь. А? – Голос ближе. – Сколько ведь раз!..
Оба они знакомы Наталье Сергеевне. Братья Тишины, здоровые, кряжистые ребята, немолодые уже. Раньше работали трактористами, а теперь вот у Макеева. Следят за картошкой.
Забредшие на деляну мнутся в нерешительности. И обратно поворачивать, ясное дело, не хочется, и вперед, напролом, шагать опасно. Пырнуть вилами Тишины вряд ли пырнут, но бока намять могут. Хозяин им, народ говорит, щедро платит, а они стараются отработать на совесть.
– Заворачивай давай, – велит старший Тишин, Борька. – Чего ждете-то?
Парень в бейсболке – первый раз, что ли, идет здесь – решил посопротивляться:
– А в чем дело? Что по картошке? Так ведь аккуратно же…
– Да уж ты аккуратно! – перебивает Борька. – Гля, в самом гнезде стоишь, умник!
– Ты бы поосторожней, – подсобрался, набычился парень.
– Ты, хе-хе, тоже… Давай, короче, заворачивай. Все равно не пропустим.
– Ребята, Боря, Саша! – тоненько, жалобно заговорила та рыжеволосая, неприятная Наталье Сергеевне женщина. – Зачем вы так? Зачем же мучить друг друга? Ради чего, ребятки? Все ведь это ничтожно, все наши кусанья, грызня эта. О другом нам думать нужно, не о прахе, ребятки, заботиться!..
– Ай, теть Шур, хорош! – отмахнулся, сморщившись, Борька. – Не агитируй. У меня спиногрызы каждый день жрать просят, а кормлю я их вот этим, – обвел рукой деляну, – этим прахом вот денежку добываю. Ступай в обход лучше и думай там о вечном своем.
– Е-ех, ребятки, ребятки, – жалобный тон сменился на скрыто-угрожающий, – пожалеете ведь, когда великая битва начнется. Ведь кто в стадо Господне не вольется, тому мучиться страшными муками во веки веков…
Тут вступил паренек Сазонов – выпалил нервно, срывающимся голосом:
– Сами ведь ходите, а нам осталось каких-то сто метров!..
– Нам положено здесь ходить, – хмыкнул Борька, – таких вот гонять. Чужая это территория, ясно, нет?
– Так огородите ее и псов притащите! Кретины…
Паренек развернулся, зашагал назад, специально давя, ломая картофельную ботву.
