Перья на крыльях и шее Лако стоят торчком, словно пестрые лезвия. Гиппогриф припадает к самой земле, вцепившись когтями и пережидая резкий порыв ветра, и тут же отталкивается копытами, бросаясь вперед и стремясь проскочить между вихрями.
Ветвистая плеть молнии с треском вытянулась в буром размытом небе. Брюс невольно пригнулся к загривку Лако. Жесткое перо полоснуло по щеке, и капли крови тут же жадно слизнул ветер.
Слизнул… Не содрал песчаным наждаком, как еще недавно, а всего лишь прошелся шершаво.
Брюс приподнялся в седле, пытаясь оглядеться. И ветер не выдернул его из седла, отвесив только пару-тройку увесистых оплеух. Выбрались?
Стало светлее. Пыльная кисея подернулась прорехами и частично опала, но все еще не позволяла даже различить окоем горизонта. Под распухшим низким небом разлеглась изъязвленная равнина, красная, словно ободранная плоть, в рубцах и бороздах.
Брюс оглянулся, поджидая отставшего белого гиппогрифа и его всадницу.
— …туда, — Элия едва держалась на спине своего зверя. Белый гиппогриф казался пепельным от пыли, а платок с лица девушки давно сорвало, и оно горело от пескоструйной обработки. — Надо выбираться из ветреных земель. Иначе нас здесь освежует.
В ее словах, хоть и раздерганных ветром, был смысл. Закончился их путь по закраинам обитаемого мира.
— Поворачиваем на восток…
— А который из этих вихрей, на твой взгляд, более восточный? — уныло осведомился Брюс, но слова ветер выгреб, кажется, прямиком из гортани.
Лако метнулся влево, держась за размытым белым пятном, в которое обратился белый гиппогриф, стоило Элии отъехать на пару шагов.
Долина ветров отпускала гостей. Пусть и неохотно.
И чем дальше они отъезжали от Края земель, тем спокойнее и многолюднее становилось. Как только территории вновь стали пригодны для жизни, так жизнь закипела.
…Светлые, кудрявые перелески перемежались с лугами. Равнины плавно взбирались на возвышенности. Поблескивали серебристыми шкурками затаившиеся в травах мелкие речки. Воздух — золотистый, пряный — тек, как мед. В нем неподвижно висели слюдяные стрекозы. Поблескивали плавниками непуганые и оттого ленивые воздушные рыбы.
Далеко в небе плыл корабль, тащивший за собой полотнища нарядных флагов. Благодать…
— Вот бы здесь остаться!
Даже не ясно, кто из них это обронил вслух.
— Можем хотя бы передохнуть. Вон там симпатичная лужайка…
Стоило, однако, спешиться и умостить свои изрядно перетрясенные долгой дорогой кости под живописно раскинувшимся кленом, как будто из-под земли возник селянин. Нарядный такой, в чистенькой, украшенной аппликациями одежде. Длинные усы, заботливо заплетенные в косицы, свисают до пояса.
— Э-э… Хм-м… — селянин басовито откашлялся и сдвинул на затылок соломенную шляпу. — Добрые господа… Вы это… Вы на моей земле, значит.
— Ага, — обозначили «добрые господа», что услышали его слова, но еще не определились, как реагировать на смысл сказанного.
Селянин угадал затруднение и охотно попытался помочь:
— Частная собственность, стал-быть… Моя земля, значит.
Сдается, что не топчись поодаль сразу два гиппогрифа, предложение выметаться вон прозвучало бы более прямолинейно.
Препираться в таком буколическом окружении не хотелось. Даже Элия равнодушно подобрала подстеленную куртку и вернулась в седло. Прежде живая девушка, искрившаяся энергией, словно перегорела. Больше молчала и думала о чем-то своем.
Попытка облюбовать бережок у звонкого ручейка закончилась примерно с тем же результатом. Только теперь невесть откуда возникло сразу два местных блюстителя неприкосновенности частной собственности. А вслед полетело неодобрительное: «Понаехали…»
— Не садись на пенек, не пробуй творожок, — процитировала Элия старую сказку после очередного столкновения с местным гостеприимством. — Они под кустами дежурят, что ли?
Просто они отвыкли от такого изобилия людей. Да, собственно, нигде столько и не живет. И ни на одной из покинутых путниками земель не бывает такого щедрого, благодушного и мягкого лета. Там либо печет, либо льет, либо сквозит…
Неудивительно, что все стремятся сюда.
…С очередного холма стала видна широкая, выложенная узорными плитами дорога. По ней катил длинный обоз. Не меньше трех десятков возов. За обозом по воздуху следовала цепь воздушных шаров, тоже нагруженных под завязку. А вокруг сновали небесные скаты с вооруженными всадниками на спине.
Чуть дальше от основного тракта ответвлялась новая дорога, находившаяся еще в стадии зарождения. Посреди суетящейся массы людей, казавшейся на его фоне мошками, поперек пустыря топал четвероногий великан. Животное с низко посаженной лохматой головой неторопливо перебирало ногами- колоннами, уплощавшимися к ступням. От каждого его шага земля, кажется, сотрясалась. Позади исполина оставалась выровненная и совершенно плоская поверхность, где одинаково спрессовывались бугры, колдобины и случайные деревья.
Очень может быть, что одновременно будущую дорогу умащивали случайными жертвами из попавших под пресс жутких лап людишек. Для надежности.
— Это выравниватель, — Брюс даже в седле привстал, чтобы получше рассмотреть происходящее. — Зверь из питомников земляков. Они во время войны целые полки в землю втаптывали походя.
Зверь приподнял массивную башку, задрал короткий хобот и низко загудел. Сновавшие в небесах скаты дружно прянули ввысь, а откатившийся уже достаточно далеко обоз, сбившись, смял ровный строй. Стало видно, как возницы силятся удержать хрипящих лошадей.
— Говорят, их уничтожали в первую очередь.
— Значит, не всех уничтожили. — Элию зверь не интересовал. — Или новых разводят.
— Угу. Это при всеобщем-то запрете на земляную магию.
Брюс жадно провожал взглядом монстра, утихомиренного усилиями доброй сотни погонщиков, сновавших вокруг. Не то чтобы его интересовали нюансы мирного применения живого оружия, но тварь создали земляки… А теперь все, что касалось земляков, было ему интересно.
— Поедешь познакомиться? Поделиться опытом домашнего животноводства? Или отправляемся дальше?
Девушка смотрел снисходительно. Нехотя Брюс шевельнул поводьями.
За дорогой расстилалось поле, заросшее высокими вертушками. Низко гудел воздух, перемешиваемый крыльями ветряков. От надрывного стона и тугой вибрации заныли кости. Неясная тревога заползала в сердце. Все время хотелось обернуться.
— Я слышала, что воздушные маги заселяют в ветряки души тех, кто отказался служить им.
— А я слышал, что поля из ветряков высасывают энергию из воздуха и переправляют ее в город.
— Одно другому не мешает, — резонно заметила Элия.
Если любоваться со стороны, то ветряные поля выглядели даже привлекательно. Ветряки красили в белый цвет, а сердцевину пропеллера в желтый. Издали чудилось, что на изумрудных травяных просторах разрослись исполинские ромашки, намеревающиеся вот-вот взлететь.
Мило, пока не подберешься поближе… Как и ко всему здесь.
Мелькали и пропадали в рощицах многочисленные селения — нарядные, как на картинках. Границы каждого поселка очерчивали аккуратные заборчики. Слишком аккуратные, как платьице на фарфоровой кукле. С расчетом на то, что его владелице никогда не вырасти.
Каждое поползновение спешиться заканчивалось неизменным появлением аборигенов, скупо улыбающихся в лицо, но деловито выпихивающих пришельцев со своих владений. Все чаще встречались и стражи порядка в мерцающей магической броне. На нагруднике — печать Земледержца. На лице заученная
