– Кто я? – переспросил изуродованный, и слова его перемежались со стальным лязганьем. – Меня зовут Бо-Заир, и ты навсегда запомнишь это имя, Адрелиан! На все оставшиеся тебе недолгие часы!
Никакой радости от того, что хоть кто-то его наконец узнал, лорд-регент не испытал.
Остальные плащеносцы ни имен, ни лиц открыть не пожелали. Повинуясь знаку Бо-Заира, ринулись на Адрелиана.
Но противостоял им один из лучших бойцов Туллена и сопредельных стран, не растерявший боевые навыки за годы, проведенные в королевском дворце, привыкший сражаться и побеждать как оружием, так и голыми руками.
Бац! – и, столкнувшись с кулаком лорда, один из нападавших отлетел и растянулся на земле. Хрясь! – и рука, тянувшаяся к горлу Адрелиана, бессильно повисла. Рука? Как бы не так, из рукава торчало нечто, куда более напоминавшее птичью лапу с изогнутыми острыми когтями.
Но, рука то была, или лапа, – мощного удара палки не выдержала, переломилась. Увы, палка тоже разлетелась в щепки. Ничего иного, способного заменить оружие, поблизости не виднелось…
У другого нападавшего в пылу схватки свалился капюшон, показалась голова с мерно двигающимися жвалами, покрытая темным густым мягким пухом и опоясанная по кругу не менее как десятком глаз, пялящихся во все стороны. Из рукавов плаща торчали многосуставчатые лапы, весьма похожие на паучьи, но разделявшиеся на несколько частей, тоже суставчатых, шевелящихся, отдаленно напоминающих пальцы – и на концах псевдопальцев двигались, сгибались и разгибались какие-то крючочки, отросточки… Впрочем, внимательно все разглядеть Адрелиан не успел, сбил тварь ударом ноги, хотел добавить, добить, – не успел, в драку лезли все новые и новые существа.
Лорд-регент вскоре понял, что атакующие стараются его не убить, но захватить живым, отчасти это уравнивало шансы, но лишь отчасти…
В схватке наступила недолгая пауза – поверженные враги поднимались с земли, но не спешили вновь ринуться в бой.
Адрелиан же, понимая, что так просто от него не отстанут, прикидывал, в какую сторону лучше пойти на прорыв.
А затем на него двинулся новый боец, тоже закутанный в плащ – но даже в этом одеянии на человека он не походил ни малейшим образом: тело угловатое, совершенно нелюдских пропорций. То не был тролль или иной перегруженный мышцами здоровяк, как можно было ожидать, – росточком существо едва достигало пояса взрослого мужчины, и лорд-регент промедлил с ударом.
Напрасно…
Капюшон отлетел в сторону, показалась голова – расплющенная, блинообразная, с широченным безгубым ртом и выпученными лягушачьими глазами. Раскачиваясь из стороны в сторону, голова поднималась все выше, казалось, что поддерживающая ее тоненькая извивающаяся шея растет на глазах. А может, и в самом деле росла.
В ритме движений плоской башки было нечто, притягивающее взгляд, завораживающее. Адрелиану чудилось, что в голове его звучит незатейливый заунывный мотив, выводимый флейтой или схожим инструментом, – расслабляющий, клонящий в сон. Хотелось лечь, вытянуться, закрыть глаза, – и будь что будет.
Лорд-регент мотнул головой, отгоняя наваждение. Тварь не делала попыток напасть, лишь вытягивала шею все больше и больше. Вот ее сплющенная голова поднялась на уровень человеческого роста, потянулась выше… Неторопливо, с нарочитой успокаивающей медлительностью.
И вдруг безгубая пасть распахнулась – мгновенно превратилась в круглый провал. Ни клыков, ни даже самых маленьких зубов существо не имело, не они были его оружием. Наружу стремительно метнулся язык, точь-в-точь как у лягушки, ловящей муху. Всем языкам язык, предназначенный явно не для ловли насекомых – настоящая сеть из многочисленных гибких отростков.
Адрелиан рухнул, спеленатый живым коконом. Напряг все силы, пытаясь разорвать извивающуюся сеть, один отросток лопнул, брызнув на лицо лорда жгучей темной жидкостью, за ним второй, третий… Казалось, освобождение близко…
Взмах руки Бо-Заира лорд-регент не увидел. И свист небольшого медного ядра, подвешенного на ремешке, сплетенном из сыромятной кожи, не услышал… Вечерняя тьма вспыхнула для него багровым пламенем, и тут же распалась на пылающие куски, разлетелась осколками, и вновь превратилась в темноту – непроглядную и безгласную.
Епископ зажег еще одну свечу. Она не разгоралась долго – трещала, сплевывала искры, – но наконец кургузый рыжеватый хвостик пламени вытянулся и стал ровным.
Глядя на его трепещущий кончик, сайэр Хильдис Коот, светлейший епископ Церкви Сеггера, член королевского совета, боевой магистр Храма Вольных и примас капитула Инквизиции еще раз перечислил в уме все странные события, что случились в этот день и в этот вечер. Потом вспомнил разговор с принцессой. И глубоко задумался.
Покои епископа Коота располагались в дальнем крыле дворца и не отличались роскошью – устав Серого Ордена предписывал аскетизм и воздержание. Хильдис Коот встал из-за стола и прошелся по комнате с низким потолком. Звук шагов по голому полу будил в тяжелых каменных стенах гулкое эхо.
Час назад он вернулся с заседания капитула – экстренного, созванного в большой спешке. Капитул Инквизиции собрался не в столице – в стенах монастыря Вольных, в половине конного перехода от Туллена. Конечно же, его светлейшество добирался туда не верхом, воспользовался порталом, – на таких расстояниях действовали они достаточно надежно.
Там можно было не опасаться чужих ушей… хотя после того, что случилось во дворце, никто уже не знал, чего ожидать. Как заметил капитан-настоятель, появись на кафедре собора лично Архааль, никто бы не удивился. Пошутил, конечно… но в каждой шутке, как известно, есть доля истины.
Причин для такой поспешности было две, но и каждой из них оказалось бы довольно. Странное землетрясение и не менее странная перемена, которая произошла в лорде-регенте.
Проще всего оказалось установить причину землетрясения. Давно известно, что твердь земная подобна крепостной стене, сложенной из огромных глыб и соединенных раствором. Понятно, что лакуны и щели в этой кладке оставлены Пресветлым Сеггером не по недосмотру, а с особым умыслом – например, для тока подземных вод.
После же Катаклизма она уподобилась куче кое-как наваленной черепицы. Вода ушла вглубь по разломам, образовались пустоты, которые проседали под тяжестью почвы, камней, пепла и всего прочего. Время от времени «куски черепицы» начинали скользить друг по другу, и тогда сотрясались вновь отстроенные деревни, замки сайэров и города. Лаар оседал, точно дом, под который не удосужились подвести добрый фундамент. Правда, по сравнению с Катаклизмом все это казалось сущими пустяками. Каменщики навострились возводить мощные стены и соединять их толстыми балками, причем даже самые бедные семейства и самые отъявленные скупцы раскошеливались на дубовую древесину из Кандии, которая изрядно вздорожала. И не возводили строения выше двух этажей, даже королевский дворец, спрятавшийся за высокими стенами. Исключением стали только сторожевые башни, которые укрепляли всеми возможными способами, в том числе и магическими. Лишь кое-где возвышались дома, неведомым образом пережившие Катаклизм. Теперь они взирали на низкорослых соседей с брезгливым высокомерием знатных старух, наблюдающей из окна за шумной компанией юных девушек и парней.
Казалось, Туллен припал к ухом к земле, да так и не осмелился подняться – боялся, что вовремя не услышит подземный гул, предвещающий новое землетрясение.
Пропустил. Прослушал. Да и странным оно оказалось…
Землетрясение разразилось, точно гром среди ясного неба, без обычных предвещающих его признаков. Собаки не скулили, лошади и верблюды не пытались сорваться с привязей…
Обычно стены домов ходили ходуном, кувшины съезжали с полок, тряслись, словно от страха, – на этот же раз они попросту свалились вниз. Раз! – и упали, не раскачиваясь… Не зазвонил Большой колокол – а он отзывался на дрожь земли с тех пор, как лорд-регент повелел отлить его заново и повесить на башне. Зато шума и пыли было предостаточно. Вся труха, скопившаяся под стрехами и на чердаках, вся копоть с потолочных балок посыпалась на головы горожан. Народ выскакивал в двери и окна, вопя от ужаса. Те, кто уже находился на улицах, толком ничего не почувствовал – кроме разве что торговцев на открытых лотках. Однако вид перепуганных соседей и сыплющейся с крыш черепицы не способствовал душевному
