ладно?
Он встал, шагнул к мальчику, погладил его по плечу и вышел из комнаты.
Он немного постоял у дверей в комнату Джессики, пытаясь собраться с духом. Потом постучал.
— Кто там? — сердито буркнула она.
— Я. Твой отец. Я хочу с тобой поговорить.
— У меня нет отца. Уходи.
— Пожалуйста, открой мне, Джесси. Паула у тебя?
— Нет, — раздался из-за двери голос Паулы. — Я тебя ненавижу.
— Джесси! — Роберт снова попытался апеллировать к старшей дочери. — Я люблю тебя…
— Убирайся и сдохни! — сказала она.
— Убирайся! — еще громче проговорила ее сестра. — Оставь нас с мамой в покое!
С болью в сердце Роберт сдался и пошел вниз, в гостиную.
Шейла сидела в кресле, обняв колени.
— Он скоро будет готов, — тихо сказал Роберт.
Она не ответила.
— Он укладывает вещи сам. Он отказался от моей помощи.
Шейла опять ничего не ответила. Но в голове у нее мелькнула эгоистическая мысль: я больше никогда не увижу эту фотографию в серебряной рамке.
— Девочки не желают со мной разговаривать, — добавил Роберт. — Черт возьми. Я испортил им жизнь. Конечно, чему они теперь могут верить? Они никогда этого не переживут.
Шейла сидела в кресле молча и неподвижно.
Поняв, что это монолог, он обратился к жене с прямой просьбой:
— Ты можешь поговорить с ними, пока меня не будет?
Она подняла на него глаза:
— А что я им скажу?
21
Вместо того чтобы поехать по шоссе № 6, Роберт возле Орлеана свернул на более живописное «Клюквенное Шоссе» № 6 А с видом на море.
Последние часы перед отъездом мальчик стоически молчал. Он упаковал вещи и терпеливо ждал в своей комнате. Роберт нес зеленый чемодан, а Жан-Клод — красную сумку. Они спустились на кухню, где Шейла приготовила кофе и бутерброды с сыром, чтобы они могли подкрепиться перед долгой дорогой в аэропорт.
Пока девочки сидели, закрывшись в комнате Джессики, Шейла постаралась взять себя в руки. Теперь хуже не будет. Впереди еще часть лета, и можно попробовать привести все в норму. Завтра начнется первый день оставшейся им жизни. Когда слова не помогают, всегда приятно прибегнуть к спасительным стереотипам. Глядя, как мужчина и мальчик едят бутерброды, она произнесла несколько приличествующих случаю общих фраз.
— Было очень приятно, что ты смог у нас погостить, Жан-Клод.
Мальчик проглотил пищу и вежливо ответил: — Благодарю вас, мадам.
Роберт молчал, оставшись наедине со своими внутренними конфликтами.
— Я уверена, что Джесси и Паула сожалеют об этом… об этом недоразумении.
Все знали, что девочки до сих пор сидят наверху. Оттуда время от времени доносились их заунывные проклятья. Стены-то тонкие.
— Пожалуйста, передайте им мой прощальный привет, — церемонно сказал Жан-Клод.
— Обязательно передам.
Перед уходом Жан-Клод протянул руку, Шейла ее пожала, наклонилась и поцеловала его в щеку.
Глядя на нее, Роберт впервые за весь день сформулировал связную мысль: смогу ли я сделать то же самое через три часа в аэропорту?
Они ехали уже полчаса. Роберт пытался поддержать разговор.
— Когда мы проезжали Орлеан, я забыл сообщить тебе один любопытный факт. — Он посмотрел на мальчика. Тот сидел, крепко прижав к себе сумку.
— Представь себе, именно на этом месте была построена первая телеграфная станция для передачи телеграмм во Францию, — говорил Роберт голосом неопытного гида. — В те времена еще не было телефонов…
— Очень интересно, — спокойно отозвался мальчик.
Что за чушь? О чем я болтаю? — подумал Роберт. О телеграфном кабеле? Впрочем, сообразил он, это вполне логично. Я пытаюсь каким-то образом внушить ему, что хочу держать с ним связь. Что существует традиция прямой связи между Кейп-Кодом и Францией. Понял ли он?
О чем он думает?
Они проехали Сэндвич, но Роберт не стал распространяться по поводу названия этого места.
Переехали канал Кейп-Код, а он все еще молчал, — Мы будем по тебе скучать, Жан-Клод, — сказал Роберт.
Трус — у тебя даже не хватает духу употребить это местоимение в единственном числе. Говори за себя! Они как раз проезжали Плимут.
— Я к тебе здорово привязался, — добавил он. Наконец-то я выразил свои чувства. Хотя бы частично.
Мальчик долго не отвечал. И только когда до аэропорта Логан осталось меньше часа езды, он заговорил.
— Это правда?
— Что именно?
— Вы правда мой отец?
Роберт посмотрел на мальчика. Черт возьми, он имеет право знать правду.
— Да, Жан-Клод. Я твой отец.
Да, ты можешь проклясть меня, мальчик. Я этого заслуживаю. Тем, что не сказал тебе правду в ту самую минуту, когда впервые увидел тебя. Тем, что не говорил тебе ее до тех пор, пока ты сам меня не заставил.
А теперь — на этот раз сознательно — опять тебя бросаю.
— Это хорошо, — сказал мальчуган. Но в голосе его звучала грусть.
Роберт вопросительно глянул на него.
— Мама часто рассказывала мне об отце. О том, что он хороший и добрый. И веселый.
— Правда?
— И когда я с вами познакомился… Даже когда я в первый раз увидел вас в аэропорту, я подумал, что, может быть, мой отец немножко похож на вас.
Так вот в чем причина моих страхов. Или, наоборот, надежда? — подумал Роберт. Что я встречу своего сына, v понравлюсь ему. Что он меня полюбит. Таким, каков я есть.
Роберт перегнулся и погладил мальчика по плечу. Жан-Клод обеими руками взял его руку и крепко — очень крепко — ее сжал.
Роберт не мог на него смотреть. Он смотрел вперед, повторяя себе, что нельзя спускать глаз с дороги. И зная, что это ложь.
Мальчик все еще крепко сжимал его руку.
И Роберт сказал себе: я не могу его отпустить.
Не могу.
