— Voules-vous doire quelque chose[12]? — спросила Джессика, готовая помчаться за коньяком, минеральной водой или любым другим напитком, который придет на ум французу.
— Non, merci, Джессика, je n’ai pas soif [13].
— Je comprends[14], — гордо объявила она. На этот раз она и впрямь поняла. Мадемуазель О’Шонесси может подавиться от злости.
— Как дела во Франции, Жан-Клод? — спросила Паула, стараясь вновь привлечь к себе внимание.
Роберт счел за лучшее прекратить разговоры.
— У нас будет достаточно времени, чтобы все обсудить, девочки. Жан-Клод наверное очень устал. Правда, Жан-Клод?
— Да, немножко, — признался мальчик.
— Твоя комната как раз напротив моей, — объявила Паула.
Джесси просто кипела от ярости. Если эта девчонка будет и дальше так нагло заигрывать с гостем, то она, Джессика, просто умрет от унижения. Что он может подумать?
— Я отнесу наверх его вещи, — сказал Роберт жене.
— Нет, давай я. — Она взяла зеленый чемодан (уж не принадлежал ли он ей?), сказала: — Сюда, Жан-Клод, — и пошла вверх по лестнице.
— Спокойной ночи, — застенчиво проговорил мальчик, повернулся и последовал за ней.
Как только они скрылись они из виду, Роберт подошел к бару.
— Симпатичный! — восторженно объявила Паула.
— А вы ходячее невежество, мадемуазель Беквит, — прошипела Джесси, — у вас нет ни малейшего понятия о том, как следует разговаривать с европейцами.
— Катись куда подальше, — отвечала ей Паула.
— Уймитесь, девочки, — сказал Роберт, успевший подкрепиться «Джонни Уокером». — Ведите себя в соответствии со своим возрастом.
Обиднее упоминание о возрасте для Джесси ничего на свете не было.
— Папа, если ты меня ненавидишь, имей по крайней мере смелость заявить об этом прямо, как подобает мужчине.
— Джесси, я тебя люблю. — Он обнял дочь, прижал ее к себе и поцеловал в лоб. — Ты просто замечательно говоришь по-французски, я понятия не имел, что ты сделала такие успехи.
— Ты правда так считаешь, папа?
Ну вот! Сразу заговорила, как двенадцатилетняя девчушка, жаждущая отцовского одобрения.
— Разумеется, — уверил ее Роберт.
— А он шикарно говорит по-английски, — сказала Паула. — Хотя ему всего девять лет.
— У него был частный учитель английского языка, — пояснил отец.
— Да ты что? Может, он знатного рода? — с надеждой в голосе спросила Джесси.
— Нет, — сказал Роберт. — Его мать была сельским врачом.
— А отец?
— Я точно не знаю, — уклончиво отозвался Роберт, — но, по-моему, он не принадлежал к аристократам.
— Он очень самостоятельный, — сказала Шейла.
— В чем это выражается?
Они сидели в спальне. Остальные члены семьи уже крепко спали.
— Он ни за что не позволил мне распаковать свои вещи. Заявил, что распакует их сам, — сказала Шейла и добавила: — Может, я была слишком холодна?
— Нет. Как ты себя чувствовала?
— А ты как думаешь?
— Ты вела себя изумительно, — сказал Роберт, пытаясь взять ее за руку. Она отодвинулась.
— Он взял эту сумку с собой в постель. Наверно, там все его сокровища. — Ее голос звучал как-то отчужденно.
— Вполне возможно, — сказал Роберт, мысленно пытаясь отгадать, что может носить с собой в качестве утешения девятилетний мальчик.
Он проводил ее взглядом, когда она пошла в ванную чистить зубы. Через несколько минут она появилась в халате поверх ночной рубашки. С некоторых пор у Роберта возникло подозрение, что при нем она теперь стесняется раздеваться.
Присев на край кровати, Шейла принялась заводить будильник. (Интересно, зачем. Ведь у нас отпуск?). Ему хотелось ее обнять, но зиявшая между ними пропасть из простыней и подушек казалась слишком широкой, чтобы ее переступить.
— Шейла, я люблю тебя.
Сидя к нему спиной, она продолжала возиться с будильником.
— Шейла?
Наконец, она обернулась.
— У него твои губы, — сказала она.
— Серьезно?
— Странно, что ты сам не заметил.
Шейла сбросила халат и зарылась в одеяло. Молча пролежав некоторое время, она обернулась и сказала:
— Глаза у нее, наверно, были карие.
— Я не помню, честно.
Шейла глянула на него и с меланхолической улыбкой сказала:
— Да брось ты.
Потом взяла подушку, свернулась клубочком в углу кровати и произнесла:
— Спокойной ночи.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она не шевельнулась. Он обнял ее. Она никак не реагировала. Он смутно надеялся, что физическая близость сможет как-то улучшить дело. Но теперь ему стало ясно, слишком уж они отдалились друг от друга.
Он повернулся на свою сторону и взял свежий номер «Американского статистического журнала». Лучше всякого снотворного. Ну и занудство, подумал он, лениво перелистывая особо скучную статью о стохастических процессах.
— Роберт?
От неожиданности он даже вздрогнул.
— Что, милая?
Он повернулся к ней. Лицо ее было искажено гримасой боли. И тем не менее она казалась совершенно беззащитной.
— Что я такого сделала? Или, вернее, не сделала?
— Не понимаю, о чем ты?
— Ты мне так и не сказал, почему ты это сделал.
— Что я сделал? — Он отлично знал, о чем речь, но хотел выиграть время.
— Что было во мне такого, что заставило тебя завести роман?
Проклятье! Неужели она не понимает. Что это была… как бы это получше выразить… слабость? Случай? Что он может сказать в свое оправдание?
— Шейла, ничего такого в тебе не было…
— Значит, это было в нас обоих. А я думала, что мы были счастливы.
— Конечно, мы были счастливы. Мы и сейчас счастливы. — Последние слова он произнес с надеждой и убежденностью.
— Да, были, — сказала она и снова отвернулась. Чтобы уснуть.
О господи, подумал Роберт. Это несправедливо. Я ведь даже не могу вспомнить, почему это произошло.
