– Тут такой ресторан новый открылся, – почти с английским акцентом сказала подруга-знакомая.
– Нет, – помотала головой Катя, – пошли в «Набу», если там места есть.
– Ну, это просто невозможно, всех вас всегда в «Набу» тянет, других, что ли, нету.
– Позвони, – сказала Катя, – спроси, есть столик?
Столик нашелся, и вечер в целом прошел неплохо за вкусной едой, хорошим вином и ни чему не обязывающей болтовней. «Ну про себя-то расскажи», – периодически заводила подруга-знакомая, но Катя выдерживала паузу, и ответ уже не требовался, потому что столько всего еще можно было обсудить, хоть даже просто вокруг посмотреть. «А это знаешь кто?» – с покровительственной улыбкой спрашивала подруга-знакомая, и тут же начинался новый рассказ. Так все и шло к десерту, пока в зал не вошли знакомые московские девчонки в сопровождении незнакомых восточного типа мужчин.
– Слушай, – сказала одна из них, обращаясь к Кате, – видела тебя в прошлом месяце в «Марио» в Жуковке. Такой с тобой был, Брэд Питт, блин, – это уже обращаясь ко всем: – Махала, махала рукой, даже подойти хотела, но потом думаю – а может, это любовь? – она заразительно засмеялась, приглашая остальных присоединиться. – Ты это, Катюш, если у вас там чего не сложится, телефончик дай, я тоже такого хочу.
– Мы все такого хотим! – хором закричали девушки.
– Хорошо, – спокойно сказала Катя, – если что не так, дам телефончик.
– Вот, подруга настоящая! Все, мы идем, а то сейчас говна не оберешься.
– Я тоже пойду, – сказала Катя.
– Ты что?! – возмутилась подруга-знакомая. – А в клуб?
– Голова чего-то болит.
– Ну а мне-то что, блин, делать?
– Не знаю, домой иди, детям сказку почитай.
– Какую сказку? Спят они уже.
– Тогда не знаю. Попроси счет.
Оказавшись минут через пятнадцать в гостинице, Катя первым делом увидела мигающую красную лампочку «сообщение» на телефоне, нажала все необходимые кнопки, но в сообщении говорилось лишь, что мисс Брагина, оставив на двери табличку «Не беспокоить», лишила housekeeping возможности приготовить постель ко сну. Что было наименьшим из всех возможных огорчений. Будь от этого польза, Катя бы еще на много дней вперед расставила вокруг себя таблички «Не беспокоить», очень уж пакостно было на душе. Катя и представления не имела, частью какой игры она на этот раз является. Она не знала, кто такой Алексей или как его там звали на самом деле и какое преступление он совершил или должен совершить или, наоборот, к какому геройскому подвигу его готовят вдали от посторонних глаз. Она не думала обо всем этом, входя в игру с уже известными правилами, но игра оказалась сразу такой увлекательной, а потом будто вовсе даже и не игрой, а настоящей счастливой жизнью, которой, конечно же, Катя знала уже, что не бывает, но вдруг, ведь ему всего двадцать четыре года, ну что он такое сделал или должен сделать… Она один раз чуть было не спросила курирующего офицера, но вовремя одумалась. Во-первых, нельзя задавать такие вопросы, а во-вторых, очень неприятным может оказаться ответ.
Катя начала плакать еще в ванной, очищая кожу на лице одними жидкостями и увлажняя другими. Плакала, пока долго чистила зубы электрической щеткой, плакала, когда сказала себе, что нужно прекратить, потому что глаза завтра совсем опухнут, но при мысли, что на эти опухшие глаза некому завтра будет смотреть, а от прохожих и солнечными очками можно укрыться, плакалось еще сильнее. Она надела тяжелый гостиничный халат и прямо так, в халате, легла под одеяло. Было очень жалко себя, но больше всего было жалко их обоих, того, что так, наверное, уже никогда не будет, того, что с ним она первый раз подумала о том, что хотела бы родить ребенка, и очень удивилась этой мысли. Ее тело сильно скучало по нему или вообще по мужской ласке. В первом часу ночи после шампанского, вина и слез все перемешалось в голове. Катя дотянулась до пульта, выбрала в меню канал для взрослых и сразу попала на бурную сексуальную сцену с одной светлой девушкой и двумя очень смуглыми ребятами. Катя взяла пульт в левую руку, чтобы уменьшить звук, а правую положила между ног, раздвинув полы халата. Она закрыла глаза, пытаясь представить себе Алексея, но с закрытыми глазами голова кружилась, и она их открыла. Катя не была любительницей порно, но в этот раз оно оказало свое целительное воздействие. Катя быстро и тихо кончила и тут же уснула, едва успев выключить телевизор.
Проснулась она почти тотчас же, не сразу осознав, где находится и сколько сейчас времени. В халате под одеялом было жарко, и она вылезла из кровати. Почувствовала на влажной коже поток воздуха из кондиционера, сходила в туалет и все-таки не удержалась и посмотрела на себя в зеркало. Лучше бы не смотрела. В зеркале она увидела очень грустную девушку, которая уже знала, что все кончено, что следующие дни будут очень трудными и надо хоть чуть-чуть выспаться.
С учетом все той же трехчасовой разницы во времени, по случайному совпадению или, может, сердце подсказало, но Катя проснулась за несколько минут до того, как спецназ, окруживший дом, где коротал последнюю свою ночь Алексей под охраной Ивана, при помощи громкоговорителя объявил, что обитателям дома следует выходить наружу с поднятыми руками.
Иван затих где-то там наверху, может, пил, а может, молился. Алексей досматривал свой фильм в ночной тишине и чужие экранные страдания, находившие выход иногда в нелепом, иногда в изощренном, но все равно бессмысленном отмщении, переплетались с собственными мыслями, с которыми по кругу ходил уже много месяцев. От каждого нового содеянного зла получается только еще одно новое зло. И потому надо смириться. А если смириться не можешь, то прими все последствия своего несмирения. Иначе будешь гореть в аду задолго до того, как туда попадешь. Вот он – истинный выбор, который осознаешь не сразу: смириться или гореть в аду. Пошел в жопу Ахмед со всеми своими проповедями. Пусть этим придуркам обкуренным втирает про сорок девственниц. Не может Бог, каким бы именем его кто ни называл, благословить убийство, хоть верных, хоть неверных. Так что если ты делаешь этот выбор, то и остаешься наедине с собой. Без Бога.
Трудно даже предположить, куда могли завести Алексея все эти мысли, имей он возможность их додумать, но возможности такой у него не было. Жизнь его оборвалась минут через десять после того, как Катя неожиданно проснулась в своем номере лондонской гостиницы, и минут через пять после того, как спецназ объявил о том, что дом окружен.
В эти последние пять минут жизни не было уже времени на размышления.
– Пиздец! – кубарем скатился с лестницы и ворвался в комнату Иван с гранатометом в руке. Он посмотрел на Алексея, потом на экран телевизора, где продолжали преследовать и убивать друг друга южнокорейские мстители. – Что делать будем? – спросил Иван и выдернул шнур из розетки.
– Ты командир, – сказал Алексей, – так командуй. – Удивительно, но в первый раз за все последние дни и недели он почувствовал что-то похожее на облегчение.
– Три минуты осталось, – посмотрел на часы Иван. – Ты что делаешь, блядь, ты…
Алексей подошел к окну, взял прислоненный к стене Калашников, выбил прикладом стекло и даже не успел нажать на курок. Вместе с ароматами ночного весеннего сада в него вошло не меньше десятка пуль.
Это событие почти мгновенно отразилось на одном из мониторов в полутемном кабинете Виктора Петровича. Один из объектов, отображенный крошечными контурами человеческой фигуры, перестал излучать тепло, и маленький контур его замер неподвижно. Виктор Петрович знал, что скоро замрет и другой и еще через какое-то время все будет кончено. Если бы он поглядел сейчас в зеркало, как сделала это несколько минут назад в номере лондонской гостиницы девушка Катя, то что бы он увидел там, кроме очевидной усталости? Удовлетворение тем, что все так успешно закончилось? Успешно закончилась самая сложная в его жизни операция. Но что является мерой успеха, кроме достижения результата? Что лично для него является мерой успеха? Ради чего все это? Какие-то люди, включая и его самого, решат какие-то свои тактические задачи, переместятся чуть вверх или вбок, кто-то упадет вниз, и большинство этих людей считает, что в этом и есть смысл их деятельности. Смысл своей деятельности Виктор Петрович видел в уменьшении уровня опасности: глобального – пусть хоть на одну миллионную градуса, и локального – для себя и своих близких. Точнее, даже не для себя, просто для своих близких. И как ни болезненно может оказаться лечение, через которое нужно пройти, чтобы снизить температуру, но без лечения этого будет совсем худо.
