— Да? Ну и как он?
Я все избегала встретиться с сестрой взглядом.
— Исхудал, на себя не похож, — вздохнула сестра, открыв дверцу в печке и раздувая огонь.
Я повесила пальто на гвоздь.
— Я тоже поеду к нему в это воскресенье.
— Съезди.
— А где мама? — спросила я, надевая фартук.
— В Готодзи. Поехала взять мои вещи и жалованье.
Вот оно что. Значит, сестра согласилась ехать в Симоносэки? С горьким отчаянием я опустила голову и стала медленно завязывать тесемки фартука. Опустив глаза, я выскользнула из комнаты и задвинула сёдзи.
— Сэцуко, — позвала сестра.
— Что? — спросила я, ставя на пол ведро с водой.
— Пойди-ка сюда.
Я подошла к сестре.
Она притянула меня к себе, заглянула мне в лицо и как-то виновато спросила:
— Почему ты все время прячешь от меня глаза?
— Что? — переспросила я, но тут же снова отвела взгляд в сторону.
— Ты все знаешь? — спросила она недовольно.
Я молча потупилась.
— Ведь знаешь? — в голосе у сестры прозвучала нежность, и она схватила меня за руки. Меня захлестнуло теплом, исходившим от ее рук, они жгли меня даже через рукава свитера. Я отчаянно прижалась к ее груди.
— Дурочка. Нечего плакать. О чем ты плачешь, — сказала сестра почти шепотом, обнимая меня.
Я всхлипывала, а она гладила меня по спине и все говорила и говорила, уговаривая скорее не меня, а самое себя.
— Волноваться нечего. Где бы твоя сестра ни работала — все будет хорошо. Бояться не надо.
Я прижала мокрое от слез лицо к ее груди, и было слышно, как неровно бьется ее сердце.
Прощальный подарок
— Сэттян, к телефону, — позвала хозяйка.
— Иду, — ответила я и остановила швейную машинку.
Харуко Ниномия, девушка чуть постарше меня, — она приметывала воротничок к костюму, надетому на манекен, — улыбаясь, с интересом посмотрела на меня.
— Интересно, кто это? — удивилась я, вставая из-за машинки.
Это была швейная мастерская в ателье европейского платья Кусакабэ, работало там пять портных, в том числе и я. Я была новенькой — поступила всего полтора года назад. Недавно мне исполнилось семнадцать.
Отодвинув отделявшую мастерскую от приемной портьеру с изображенными на ней водяными брызгами, я подошла к хозяйке.
Хозяйка Акико Кусакабэ, в очках, склонив над столом худое лицо, кроила костюм. Телефон стоял на краю стола.
Я взяла лежавшую трубку и поднесла к уху.
— Алло, Сэцуко?
— Ой, Ко-тян! — невольно вскрикнула я и крепко сжала трубку рукой. — Откуда ты?
— Я сейчас здесь, в Окуре. Звоню из универмага Идзуцуя. Это рядом с твоим ателье. Не могла б ты выйти ненадолго?
Голос сестры, который я первый раз слышала по телефону, звучал как-то многозначительно.
— Сейчас, подожди минутку.
Я положила трубку и попросила хозяйку отпустить меня повидаться с сестрой.
— Работы очень много, возвращайся поскорее, — предупредила она.
Я выскочила на улицу, испытывая смутное беспокойство: у сестры что-то случилось. Октябрьское небо было прозрачно-голубым, дул свежий ветерок.
Зачем она приехала в Окуру, думала я, переходя торговую улицу и почти бегом направляясь к универмагу Идзуцуя.
С сестрой мы не виделись уже целых два года. С тех пор как мы расстались и она поступила в веселый дом в Симоносэки, мы даже не переписывались. Сколько раз бралась я за перо, но стоило мне представить себе это ужасное место, как невыносимая тяжесть наваливалась на меня, и дописать письмо я уже не могла.
Мысль о том, что сейчас я увижусь с сестрой, которую не видела целых два года, радовала меня, но в то же время мучительный стыд за то, что я ни разу не написала ей, терзал мое сердце. О том, что я окончила школу и поступила ученицей в швейную мастерскую в Окуре, сестра узнала, наверное, от матери. Вот она и приехала повидаться со мной, подумала я.
Как она выглядит? Я боялась, что она сильно изменилась. С замирающим сердцем я мчалась по оживленной улице и наконец прибежала в универмаг. Сквозь витрину я увидела сестру: она стояла у стенда с сумками. В выражении ее лица сквозили странное безразличие и безмерная усталость. И само лицо, хоть и ярко накрашенное, было мертвенно-бледным, осунувшимся, точно после тяжелой болезни.
— Сестренка, Ко-тян! — толкнув стеклянную дверь, позвала я ее.
— Ой! — Сестра обернулась, и на ее лице засияла родная, такая дорогая мне улыбка. Она вернула ему прежнее выражение, и я успокоилась.
— Да ты уже совсем взрослая, — сказала сестра, оглядывая меня с ног до головы. Она держалась так, что можно было подумать, будто она старше меня лет на десять, а то и пятнадцать.
— Пойдем, — ласково позвала сестра, и мы направились к выходу. На ней был белый вязаный джемпер и красная шерстяная юбка-клеш. Когда она шла, подол красиво обвивался вокруг ее стройных ног, и туфли на высоких каблуках очень шли ей.
Когда мы вышли, я прибавила шаг и поравнялась с сестрой. От нее исходил едва уловимый запах сладких духов.
Я спросила:
— Зачем ты приехала в Окуру?
— Да так, приехала на машине поразвлечься, — небрежно бросила она.
— На машине? Из Симоносэки? На собственной?
— С другом. Он взял машину у приятеля.
— С другом? А кто он?
Сестра не ответила и толкнула дверь в кафе. В кафе тихо играла музыка. Сестра усадила меня за столик в глубине зала.
— Что будешь есть?
— Мне все равно.
Мне почему-то было не по себе, и я неотрывно смотрела на модную черную атласную блузку, которую сестра надела под джемпер. Она очень шла к красной юбке. На шее, на цепочке, висел кулон в форме сердечка.
Похудела сестренка, подумала я. Грудь еле видна под блузкой, плечи — одни кости.
— Ну а шить ты уже научилась? — поинтересовалась сестра, заказав что-то официантке и доставая сигарету.
— Да. Но пока мне доверяют шить только юбки и сметывать, — в изумлении глядя на сестру, привычным жестом сунувшую в рот сигарету, пояснила я.
— Ничего, постепенно всему научишься, станешь прекрасной портнихой.
