хватит всем – творческой и интересной. А сейчас пойдёмте, посмотрим непосредственно работу на конвейере. И попробуем все вместе решить на конвейере какую-нибудь настоящую проблему. Вы увидите, как это увлекательно, всем вместе навалиться на задачу. Это удивительное чувство – когда умы объединяются. Многим из вас захочется у нас работать, обещаю.
И тут синесветящаяся-патлатая оторва отколола номер.
– Скукотища это ваше конвейерное мышление, – вдруг заявила она ангельским мелодичным голосом. – Зачем мне это? Лично я – мечтаю стать проституткой.
Она снова засияла на меня ангельскими синими глазами. И влажно облизнула губы.
Я от неожиданности захлопал ресницами и опять упёрся взглядом в её длинные ноги.
Ох, давно я так не краснел!
Все неловко поёжились.
– Смирнова, переигрываешь! Ну что за эпатаж! – закатила к небу глаза завуч. Было видно, что синеволосая оторва давно сидит у неё в печёнках. Но и завуч, видавшая виды тётка, явно растерялась.
– Какой эпатаж? – удивилась оторва Смирнова. – У нас ведь свобода. Правда? Занимайся, чем хочешь, все работы хороши, выбирай на вкус. Я вот хочу заниматься древней и уважаемой профессией, оказывать услуги мужчинам. Они пялятся на мои ноги, как этот ваш рабочий парень Слава, хотят меня трахнуть? Отлично, я тоже этого хочу – это правда жизни. Только я очень красивая – и потому хочу быть с сильными, добившимися всего мужчинами – богатыми, властными, у чьих ног мир. Хочу веселиться с ними на яхтах, хочу участвовать в групповухах – при моей красоте это было бы легко. Я бы могла добиться многого, стать первой проституткой в космосе – на космической яхте, в невесомости…
Я совершенно растерялся. Надо же, экая бледная поганочка… Что вообще сейчас в школах творится?!
Завуч поправила причёску.
– Смирнова, хватит нести чушь и срывать урок. Проституция недопустима, как форма эксплуатации.
Я спохватился. Это всё тяжёлое наследие капитализма. А у синеволосой оторвы, очевидно, случилась истерика. Переходный возраст, подростковый максимализм, испорченные отношения с одноклассниками… С другой стороны, никакой истерики, никакого надрыва я не наблюдал – напротив, Смирнова говорила весело и с явным удовольствием. Патлы её светились ярко-синим, и глаза были синие-синие, блестящие, как божья роса.
– Смирнова, есть такая вещь, как пощёчина, – солидно пробасил белобрысый юнец-космонавт. – Она, говорят, хорошо приводит в чувство.
Он был очень решителен; прыщи и корни волос его налились багровым.
– Вера Семёновна, может, вывести её вон? – деловито предложил третий юнец-космонавт, доселе молчавший.
Смирнова залилась колокольчиком, показав ровные белые зубки.
– Эх вы, комсомольчики-космонавтики… Вы трындите о свободе – а сами всё запрещаете. А я вот ненавижу …, – тут она звучно произнесла матерное слово, означающее 'ложь', – и несвободу. Проституткой по мне быть гораздо честнее.
Она стояла одна – против всего класса, против педагога, против меня. Все галдели.
Надо было что-то делать.
– Ну матом-то зачем ругаться, Смирнова?..
– Ах, а вы матом не ругаетесь?! А мои нежные ушки говорят об обратном. Только и слышу эти словечки время от времени. Что же это за язык такой – все на нём разговаривают, а другим запрещают?
Надо было что-то делать. Отвести её в медпункт?
Безобразный скандал нарастал. И не знаю, чем бы всё это закончилось – но тут явился Зевс- Громовержец. Видимо, его оторвал от работы шум.
Школьники мгновенно притихли: Зевс-Громовержец подавляет ростом, необъятностью и величием. Представьте себе восставшую статую Фидия, ростом под потолок, притом в современной одежде. Из рукавов и из расстёгнутого ворота его рубашки пробивается буйный волос. Волос карабкается по шее и щекам, заканчиваясь ровной линией. Выше линии растительности находятся пронзительные глаза, опять же под могучими зарослями бровей. Притом смотрят эти глаза на вас очень скептически. Ещё выше простирается великолепный лоб, а заканчивается всё опять же непроходимыми зарослями, слегка усмирёнными машинкой для стрижки.
'Ну вот, допрыгались', – подумал я.
Уши мои медленно разгорались. Как ни крути – а получается, я завалил дело. Не справился, раз явился Зевс-Громовержец и будет разруливать вместо меня.
А ещё мне стало интересно, что же он сделает. Чисто профессионально интересно. Ведь решать проблемы – наша работа, а Зевс-Громовержец способен решить любую проблему. В том числе и такую, в этом нет никаких сомнений. Так что он сделает?! Задавит Q-логикой? Вряд ли на такую поганочку способна подействовать любая логика… Загонит в конвейер и она со слезами раскаяния прозреет?
Зевс-Громовержец несколько секунд, в упор, рассматривал синеволосую оторву. Скептически. И померещилось мне, почему-то, в его взгляде некое одобрение.
– Кисо, – пророкотал он. – В связи с отменой денег нет больше профессии проститутки. Физически невозможна – как профессия изготовителя кремнёвых топоров. Как хобби – пожалуйста. А профессию тебе придётся выбрать другую.
Смирнова пожала плечиками и выставила загорелое бедро в сторону Зевса-Громовержца:
– Хорошо, тогда я хочу быть порноактрисой. Можно? Это тоже отличная профессия, увлекательная и интересная. И всем очень нужная – и в дальнем космосе, и на тернистом пути к нему, – Смирнова приветливо кивнула одноклассникам-космонавтам.
– Смирнова, не хами!..
– А что, не нравится? Это же правда жизни.
Зевс-Громовержец на загорелое бедро внимания не обратил. Он по-прежнему одобрительно изучал её светящиеся синие патлы. Вообще бедром Зевса-Громовержца едва ли можно поразить; кто видел его Светлану Игоревну, тот поймёт. Вот уж не чета всяким поганочкам-восьмиклассницам…
– К сожалению, и здесь тебе ничего не светит. Бывают, конечно, одинокие люди – но накопленного при капитализме им хватит с избытком. Я последний раз интересовался этой темой, когда мне было шестнадцать лет, задолго до революции. Но уже тогда 3D-модели выглядели гораздо интереснее актрисок. Любые внешности и формы, любые причуды. Никаких прыщей, могли даже побеседовать, благо тут особого интеллекта не нужно. Так что увы – профессия порноактрисы умерла ещё тогда. А ты говоришь – 'правда жизни'…
Ну даёт Дед! Я не верил ушам.
– Много вы знаете о правде жизни, – сладенько пропела Смирнова. – Ханжи-теоретики из уютного кабинетика.
Зевс-Громовержец приподнял ручищу. Как фокусник, засучил рукав. На его предплечье, там, где буйные заросли шли на убыль, открылась голотату: колючая проволока впилась в руку и переливалась надпись 'Ганс2016'.
Голотату! У Зевса-Громовержца! Мысленно я сполз по стене.
– 'Ганс2016' – это мой воровской ник, – величественно пояснил он. – Был я в молодости вором, сидел в тюрьме – так что кое-что о правде жизни знаю. Такие дела, молодёжь.
Был вором? Сидел?! Зевс-Громовержец?! Я пару раз ударился головой о мысленную стену – ту самую, по которой только что мысленно сползал.
А Смирнова развернулась и удалилась. Молча, задрав носик, походкой манекенщицы. Её причёска пёрышками ярко светилась в полумраке коридора.
Все смотрели ей вслед. Я пригладил затылок.
– Актриса… – проворчала завуч. – Давно по ней педсовет плачет. Но ведь, что характерно – все поверили.
Актриса?!
