— А там дальше стоит похожий на ящерицу Тлалок, — поучительно объяснил брат Бартоломе, — и тело его набито семенами всех местных трав и деревьев. Это чтоб урожай был…
Падре ненавидяще застонал; он этого сукина сына в рясе не мог уже ни видеть, ни слышать!
Кто-то выкрикнул то ли приказ, то ли призыв, и жрецы тут же подожгли местную замену ладана — копал, и процессия разом сдвинулась в сторону, освобождая место перед алтарем.
— Это большая честь, что нас сюда пригласили, — нравоучительно объяснил ему брат Бартоломе, и падре с наслаждением наступил монаху на ногу.
— Еще одно слово, и я тебя со ступенек спущу, — шепотом пообещал он. — До самого низу будешь катиться.
Тот зашипел, выдернул ногу и обиженно насупился.
А тем временем события разворачивались весьма необычные. На свободную от процессии площадку вывели полуголого индейца, и капитаны охнули, — это был хорошо знакомый им тлашкалец, один из союзных с кастиланами вождей. И уж, кому-кому, а ему вход в столицу был заказан.
— Никак, предал, скотина! — прошипел Альварадо.
Но одетый, как на парад, вождь не обратил на него ровно никакого внимания и просто ждал. А едва где-то неподалеку зарокотал индейский барабан, начал танцевать. Он выделывал такие па, которых не видел даже бывалый падре Хуан Диас. Прыгал и корчил гримасы, стучал себя в грудь и бил по бедрам, натягивал невидимый лук и поражал врага копьем, а потом барабан разом умолк, и от процессии отделился Мотекусома.
Изменилось все и сразу. Тлашкальца подхватили за руки и за ноги четыре крепких, заросших спутанными космами жреца, мигом уложили на алтарь, и Великий Тлатоани, приняв из рук одного из них огромный каменный нож, нанес удар.
Кастильцы охнули. Только теперь стало ясно, что тлашкальский вождь — вовсе не предатель, а военнопленный!
Мотексома был мастером этого дела и вскрыл грудную клетку захрипевшего тлашкальца в одно мгновение. Сунул чистую белую руку меж ребер, что-то нащупал, рванул и охнувший падре невольно подался назад. Это было сердце, и оно еще жило.
— Че-орт! — выдохнул Альварадо.
И вот тогда загудел огромный, в два-три человеческих роста храмовый барабан. Низкий, протяжный, рвущий душу звук понесся над городом, извещая, всех и каждого, что жертва принесена. Мотекусома подошел к идолу Уицилопочтли, мазнул еще бьющимся сердцем по толстым губам и тут же бережно уложил сердце в полыхающий жертвенник.
— По моему, это намек… — громко, на всю площадку, проронил Альварадо. — Вот скотина!
Что бы ни говорил Альварадо, а едва Мотекусому вывели на прогулку, город поуспокоился, и теперь ночами горела от силы четверть прежнего числа факелов. Но опасность все-таки продолжала вызревать — не только снаружи, но уже и внутри. Как сообщил Берналь Диас, солдаты уже оправились от первого страха, и, что еще хуже, начали привыкать к той мысли, что все это золото принадлежит им.
Кроме того, за время похода среди них сами собой начали появляться и вожаки, отнюдь не менее авторитетные, чем сеньоры капитаны, и это было и хорошо, и плохо. На вожаков можно было опереться, если дела пойдут совсем худо, а потому ссориться с ними Кортес не желал. Но сейчас они были настроены против него, и едва Кортес приказал подготовить к выходу из города первый, как бы пробный отряд, мгновенно собралась войсковая сходка.
— Мы не поняли, Кортес, — начал избранный сходкой вожак. — Что это ты задумал? Только не крути!
Кортес посмотрел ему в глаза. Солдат был настроен достаточно решительно и чувствовал себя уверенно.
— Хорошо. Я скажу прямо, — кивнул Кортес. — Я задумал выносить золото и небольшими отрядами выводить всех вас.
Сходка насторожилась.
— Да-да, — поднял брови Кортес. — Но и золото выносить, и вас выводить придется частями. Одни вывозят золото, другие прикрывают.
— Это еще почему? — прищурился вожак.
— Они не станут нападать на маленькую группу, — спокойно объяснил Кортес. — Они будут ждать, когда мы выйдем все. А мы все вместе выходить не будем, пока не вывезем всю добычу.
Сходка ненавидяще загудела.
— Знакомый приемчик! Капитаны с золотом смоются, а нам — разгребать! Даже и не думай, Кортес!
Кортес досадливо крякнул.
— Ну, хорошо. Если вы капитанам не верите, давайте все вместе выйдем. Налегке.
Солдаты растерянно переглянулись.
— А добыча как же?
— Здесь оставим, — пожал плечами Кортес. — В тайнике, конечно… Пригласим подмогу, а когда возьмем город, разделим.
Сходка буквально взорвалась.
— Знаем мы вас! Понаведете своих капитанских дружков, и от нашей доли одни огрызки останутся! Нашел дураков — с подмогой делиться!
Кортес поморщился.
— Хорошо. Пусть я не прав. А вы что предлагаете?
Солдаты гудели, перекликались… и ничего предложить не могли. И тогда подал голос Берналь Диас.
— Озером уходить надо! Всем вместе!
Кортес поджал губы и покрутил пальцем у виска.
— Ты, Диас, видать, совсем уже в плавильне свихнулся! Как это озером? На чем? Или прямо в твоей каске поплывем?
Берналь Диас обиженно нахмурился и вытолкнул в круг невзрачного солдатика.
— Вон, Мартин Лопес говорит, он может бригантину построить. Главное, чтобы лес был. Неужели Мотекусома леса не даст?
Сходка замерла. Идея была совершенно свежей и непривычной, но, главное, она исходила не от капитанов!
— Ну… лес он, конечно, даст, — мигом помрачнел Кортес. — А дальше что? Где мы железо возьмем? Паруса? Канаты, наконец…
Мартин Лопес что-то тихо произнес.
— Я не слышу! — разозлился Кортес. — Пусть говорит громче!
— Он говорит, все это можно из Вера Крус принести, — озвучил сказанное корабельным плотником Берналь Диас. — То, что мы сняли со своей армады. А главное, на озере нам соперников нет! Как по маслу из города выйдем!
И вот тогда сходка взволнованно загудела. Это было как раз то, что надо! И лишь Кортес изо всех сил хмурил брови, делая вид, что все его планы только что рухнули.
Какама-цина очередные распоряжения Мотекусомы встревожили. Он сразу понял, что замыслил Кортес. И выполнить свой план кастилане могли очень даже просто: все приказы, скрепленные личной печатью Великого Тлатоани, исполнялись, как и прежде — быстро и неукоснительно.
— Ты напрасно сердишься на меня, Какама-цин, — прямо сказал наследнику трона один из купцов. — Я не могу сорвать распоряжение Мотекусомы о поставках леса во дворец, — они законны. Когда ты станешь Тлатоани, я и твои распоряжения точно так же буду выполнять…
А затем то же самое сказали и поставщики хлопковых канатов, и начальники плотницких бригад, а дворцовый мажордом Топан-Темок превзошел в своей трусливой «разумности» даже Мотекусому.
— Я вообще не понимаю, что ты так волнуешься, Какама-цин, — пожал плечами главный
