— Приготовиться! — отчаянно заорал Куа-Утемок.
Белый от ужаса, словно кастиланин, сигнальщик выбросил флажок означающий «Приготовиться», и точно такой же флажок появился на самой высокой пирамиде. Куа-Утемок замер и досадливо стукнул себя в лоб. Кастилане слишком быстро сориентировались, и большая часть уже сумела зацепиться за деревья и кровли домов. А ушедшая в соседнее озеро волна уже спадала.
— Начали! — яростно приказал он сигнальщику. — Немедленно! Пироги в атаку!
И вот тогда только что позорно бежавшие от врага на пирогах отборные отряды, подбадривая друг друга криками и дружно гребя веслами, начали входить в город.
— Отправляетесь обратно в ад! — кричали мужчины.
И сгрудившиеся на крышах кастилане тщетно щелкали вмиг размокшими тетивами своих железных луков.
— И заберите с собой ваших богов и ваши болезни!
И повисшие на деревьях, словно мокрые птицы, кастилане тщетно колдовали над вымокшим зельем своих Громовых Труб.
А расплата все приближалась и приближалась — с каждым новым гребком разукрашенных в боевые цвета мужчин.
Кортес, даже вырвавшись из этого кошмара, долго не мог поверить, что смерть прошла стороной. А тем временем Куа-Утемок действовал точно и планомерно, продолжая вывозить с полей маис и оставляя кастильцам лишь обезлюдевшие города и пустые зернохранилища.
Дошло до того, что Кортес был вынужден свернуть даже постройку бригантин и заняться главным — поисками еды. Днями и ночами его отряды объезжали поля, пытаясь отстоять в преддверии зимы хоть сколько-нибудь провианта.
И только оспа, да слухи о том, что кастилан отказались взять даже духи озера, по-прежнему работали на него. И новые, отчаянно боящиеся умереть от язв и колотья в боку вожди принимали христианство. И в каждом покорившемся городе возникал новый храм с новым идолом — в характерном кастильском шлеме, бородатым и остроносым.
Кортес попросил совета у духовника армады брата Бартоломе, но тот жутко перепугался, и в результате расследованием пришлось заниматься падре Хуану Диасу. И вывод святого отца был весьма удручающий: по всей Новой Кастилии со скоростью оспы распространялся новый языческий культ — не менее кровавый, чем предыдущие.
Согласно новым «священным писаниям», Пернатый Змей, он же Топиль-цин Се Акатль Накшитль — белый, бородатый и четвероногий Бог, прибывший в год Тростника, был очень добр, однако неуклонно вел мир к Апокалипсису через войны, мор и голод. Он велел жить с одной женой до самой смерти, хотя сам, ввиду своей божественной природы, мог иметь столько женщин, сколько хотел. Любил золото и люто ненавидел Уицилопочтли, а потому запрещал приносить ему в жертву воинов, — правда, только воинов.
И в храмы понесли золото, а на алтарях появились девочки, еще не познавшие мужа, — как раз такие, каких особенно любил «Пернатый Змей», тысячами вывозивший их на Кубинские рудники и Ямайские плантации.
— Что делать? — в отчаянии спрашивал святых отцов Кортес. — А вдруг сюда Королевские аудиторы нагрянут?
— Лишь бы не аудиторы Ватикана… — хором ответили святые отцы и дружно перекрестились.
А едва зима пошла на убыль, и начались весенние дожди, приехали и те, и другие — сначала из Кастилии, а затем и из Ватикана.
Едва зима пошла на убыль, разведка донесла Куа-Утемоку, что прибыли четыре новые парусные пироги кастилан, и на сушу вышли двести солдат, восемьдесят Громовых Тапиров и очень много всяких грузов, назначения которых, ни они, ни Куа-Утемок так до конца и не поняли. Но главное, на пирогах определенно прибыли какое-то очень большие вожди, перед которыми пресмыкались все — от коменданта крепости до сопровождающих капитанов.
— Я посылаю к ним посольство, — сразу заявил новому Совету Куа-Утемок.
— Зачем?! — вытаращили глаза вожди. — Мы и так уже Малинче на веревке держим! Надо просто убить их всех! И все…
— Да, Малинче уже на привязи, — согласился Куа-Утемок, — но разве плохо держать оба конца веревки? А если он виноват перед этими вождями? Гляньте!
Он швырнул им зарисовки разведчиков.
— Видите? Они все дарят прибывшим золото! Где вы видели, чтобы мертвец отдал свое золото другому? А если это прибыл сам Карлос Пятый?
Но вожди тут же уперлись. Да, они понимали всю заманчивость предложения, но понимали и всю его опасность. Они едва отстояли те немногие права, что почти отобрал Мотекусома, но теперь, если Куа- Утемок сумеет договориться с Карлосом Пятым… у него будет слишком уж большой вес. Война их пугала куда как меньше.
— Ты, что — христианство задумал принять, — осадил Куа-Утемока Верховный судья. — Так и рвешься повстречаться…
— Мы тебя любим, Куа-Утемок, — поддержал судью новый Повелитель Дротиков, — но не пытайся превзойти своего дядю Мотекусому. Молод ты еще… А кастилан мы и так убьем — к тому все идет.
Куа-Утемок досадливо цокнул языком, свернул рисунки, и спустя полчаса сделал так, как сделал бы Мотекусома: отправил парламентеров без одобрения Тлатокана. И спустя четыре дня узнал, что охрана Малинче убила их всех — даже без попытки узнать, зачем их прислали.
Что ж, это тоже был ответ, и Куа-Утемок сразу же атаковал. Сначала — в Чалько, а когда мертвецы перебросили туда свои отряды, — в третий раз за последние несколько недель поджог строящиеся бригантины. С какой бы целью не прибыло новое начальство, такие вещи ему нравиться не должны.
Кортес понял намек верно и, забрав 8000 человек у принявших его веру вождей, двинулся на Шочимилько. Выглядеть битым в глазах приехавших он совершенно не хотел. И тут же попал в ловушку.
Сначала Куа-Утемок заманил его в места напрочь лишенные воды, так что кастилане вынуждены были есть кактусы, а затем атаковал, и раненый в голову Кортес, едва не попал в плен и еле ушел — с жуткими потерями.
Куа-Утемок снова выслал человека с требованием переговоров с прибывшим начальством. И Кортес опять убил парламентера. И вот тогда пришла пора мешиканского флота.
Куа-Утемок выслал две тысячи пирог озером и восемь тысяч воинов — берегом, и кастилане после первой же стычки дрогнули, бросили не только награбленное, но даже собственную поклажу, и побежали — во главе с Кортесом. А двух его личных конюхов Куа-Утемок с удовольствием передал жрецам — для Тлалока. И едва обоим вырвали сердца, полил такой дождь, что сомнений не оставалось, — боги его услышали.
Едва ливень иссяк, и на просветлевшем небе показалось солнце, перевязанный тряпками Кортес со стонами водрузил на пробитую голову шлем и прошел в дом, выделенный прибывшему из Кастилии Королевскому казначею.
— Не желаете увидеть отличный пейзаж, сеньор Альдерете? — превозмогая тошноту, поинтересовался он.
Казначей бросил на него умный и несколько критический взгляд.
— Охотно.
Хулиан де Альдерете давно уже стремился к этому разговору, но сеньор Эрнан Кортес все время воевал, и времени все как-то не находилось.
Кортес подал знак пажу Ортегилье и двинулся вперед по широкой, гладкой мостовой.
— Вы отвергли мои дары, сеньор Альдерете, — вполголоса произнес он. — Почему? Они были сделаны от чистого сердца.
