— Мне нравится все, что ты рассказываешь об отце. — Он положил руку ей на плечо. — Не волнуйся, Старлайт. Джон Дэйн вполне подходящее имя. НО ОНО АБСОЛЮТНО НЕ ПОХОЖЕ НА ТО, КОТОРОЕ Я ХРАНЮ В СВОЕМ СЕРДЦЕ.
Здесь мы и дадим тебе имя, сказал Таводи.
Они были высоко в голубых горах, так далеко в лесу, как мальчик еще никогда не заходил. Таводи показывал на небольшую пещерку, не больше, чем намек на горном склоне, но мальчик видел, что она защищена от ветра. Ему хотелось есть, и был поздний день. Он не знал, сколько они прошли, но он очень устал и замерз. Во время ходьбы Таводи разговаривал с ним, и это было необычно, потому что, как правило, дед настаивал на том, что во время движения по лесу необходимо соблюдать полное молчание. Почувствовав усталость, сковавшую мальчика, Таводи заторопился к пещере, где они смогут отдохнуть и развести костерок.
Таводи говорил во время ходьбы об аниюнвийя и их гордой и трагической истории. Мальчик слышал большинство этих рассказов раньше, но не перебивал. Он знал, что Таводи готовит его к тому мгновению, когда сможет дать ему имя согласно традиции аниюнвийских воинов.
Он станет живым звеном в цепи — история деда, История его самого, история его народа, потому что в душе он ощущал себя не кем иным, как аниюнвийя. Кровь белого мало что для него значила.
Зато имя значило для него все. Оно станет его силой, источником, из которого он сможет черпать власть, могущество. Пока он молодой воин, он сохранит имя в тайне, ибо рассказать о нем, значило потерять частичку души, умалить поток внутренней силы. Но когда пройдет много времени, когда он станет старым и уже не будет сражаться, когда смерть встанет на пороге и все битвы останутся позади, он сможет с гордостью объявить свое имя, чтобы память о нем хранилась у потомков. Может быть, какие-то старые воины и не придавали больше значения этим вещам. Но Таводи придавал. Впервые за свою жизнь мальчик подумал о том, сколько же деду осталось жить на свете.
Очутившись в пещере, они разожгли костерок. Места было мало, но все-таки и мальчик, и старик умудрились растянуться в полный рост и вскоре почувствовали, как в их тела проникает тепло от небольших язычков пламени. Пищи с собой у них не было, потому что день определения имени являлся днем поста и есть до захода солнца им было нельзя. От голода голова мальчика несколько кружилась, но его можно было терпеть, и все неприятные ощущения перекрывались возбуждением от сознания того, что вскоре он получит настоящее имя. Через несколько минут…
Я даю тебе имя, начал Таводи, потому что ты из племени аниюнвийя. Возблагодарим духов и, в особенности, духов этого места. И старик принялся произносить длинную молитву, которую — практически всю — мальчик понимал. После дед взглянул на него, улыбнулся и сказал, что все хорошо и что настало время для подарков. Он полез в карман куртки и стал вынимать из него всякие вещички, раскладывая их перед костром.
Во-первых, сказал Таводи, нож воина и положил перед ним самый прекрасный из ножей, которые мальчик когда-либо видел. Нож был в ножнах, но мальчик видел рукоятку из оленьего рога и длинную гарду. Вынув клинок из ножен, он увидел, как полыхнуло пламя на полированном металле: прекрасная длина, отлично сбалансировано. Казалось, будто нож танцует в руке.
Следующее, продолжил Таводи, головная повязка воина, и он протянул мальчику повязку, которую Старлайт сделала в тайне от него. Она была темно-зеленого цвета, украшенная традиционным орнаментом. Мальчик с улыбкой принял ее, зная, сколько души вложила Старлайт в эту работу.
Старик снова хотел было что-то сказать, но в это мгновение резко задул ветер, скрипя и шелестя ветвями дерева, находящегося за крошечным убежищем. Таводи замолчал и выглянул наружу: начался снегопад.
А теперь, сказал дед, поскольку мы были готовы начать, духи этого места подали нам знак. Поэтому я назову тебя, как и было задумано, но кое-что добавлю. Что ты видишь вокруг?
Мальчик выглянул из пещерки. Я вижу дебри, сказал он, лес предвечерний, темные деревья. Тяжелы облака, начинается снегопад. А когда он обернулся, не слыша ни слова от своего дедушки, то увидел, что Таводи протягивает ему что-то.
Это был амулет, серебряный круг на цепочке, в котором виднелся крадущийся зверь, захваченный в мгновение столь мощно и изящно вылитое, что казалось, будто животное выплывает из металла, поражая глаз красотой и грацией, становясь живым в момент взгляда.
Это был волк.
Итак, я нарекаю тебя его именем. Уайя, волк. Но так как с нами заговорил дух этого места, то полным официальным именем будет Уайя-Юнутци, волк снегов. Снежный волк.
Мальчик почувствовал, как волосы на его загривке встают дыбом.
Он смотрел на Таводи наполовину со страхом, наполовину с восхищением. Старик сам казался ему духом. Услышав имя, мальчик почувствовал, что оно, действительно, принадлежит ему, всегда принадлежало, всегда будет принадлежать. Снежный волк. Он пойдет по жизни походкой волка, так, как ходят животные, ставшие ему сегодня братьями. Он станет с лесом единым целым, частью ветра. Он будет двигаться легче солнечного луча, производить шума не больше, чем падающий в воду лунный свет. Оставлять следов не больше, чем оставляет их летний ветерок. Когда волки начнут петь в ночи, он будет присоединяться к ним всем сердцем, а встречая их на тропе, — приветствовать, так как отныне и навеки они становятся его братьями.
Таводи наклонился вперед и повесил амулет мальчику на шею. Он не стал убирать его под рубашку, чтобы можно было его видеть, и теперь сидел и смотрел на удивительную вещь. Дедушка снова начал говорить, теперь о том, что волков часто не понимают — практически все, кроме людей, живущих в горах, и аниюнвийя, которые хорошо их знали. На волков охотились, их истребляли, но они выжили и сохранили чувство собственного достоинства. То же самое произошло и с уроженцами американского континента, особенно с аниюнвийя. И волки, и аниюнвийя выживут, сказал дедушка, если они живут в твоем сердце.
Они брели домой по падающему и нарастающему на тропах снегу, в сгущающейся темноте. Мальчик смутно помнил дорогу обратно. Старлайт ждала их с обильным ужином и не стала выспрашивать сына, какое он получил имя. Она очень обрадовалась тому, что он надел повязку, и похвалила остальные подарки.
— Когда-нибудь, — сказал мальчик серьезно, веря в это всей душой, — я скажу тебе свое имя, но сейчас это тайна.
В ту ночь, заснув, он увидел высокий белый мир, хотя и посреди зеленеющих деревьев. Мягко журчали возле ног водопады, и в течение всего магического дня его не коснулись ни холод, ни голод, ни страх.
Утро — словно звенящий колокольчик, потоки серебра где-то вдали: он вкушал свежий, словно березовый сок, утренний воздух и ощущал пламя, бушующее в крови, слышал возню животных глубоко в лесах и собственное прерывистое дыхание, когда поднимался на холм, держа в руках «винчестер» и чувствуя на плечах тяжесть рюкзака. Ему нравилось ощущение шерстяной поверхности одеяла на плечах и чувство удобства горных ботинок.
Поднявшись на гребень покрытого сосняком холма, он остановился, всматриваясь вдаль, разглядывая все и ничего. Солнце ломалось об отроги гор, а далеко-далеко вдали виднелось высокогорное озеро. Разум очищался: он стоял, поглощая утреннее солнце и ветер, впивая расстояния — ему нравилось быть одному. Далеко внизу, в защищенной от лучей солнца низине, трещал дятел, настолько громко, что на какое-то мгновение заглушил крики остальных птиц. Он улыбнулся. И решил закусить.
Но затем передумал и, повернувшись, вновь пошел по лесной тропе, ведущей его все дальше и дальше в мир, который он так любил и почитал. Он будет идти и идти сквозь сосновые рощи, а вечером остановится на берегу озера Хиуаси и разобьет лагерь. Ему хотелось чувствовать себя голодным, потому что он сразу же начинал ощущать себя стройнее, жестче. И так он шел по тропе, останавливаясь то здесь, то там, вслушиваясь и всматриваясь, ощущая все, что происходит вокруг, иногда возвращаясь по широкой дуге назад, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь за ним следом. На это уходило много времени, но дедушка настаивал на том, что делать это необходимо, и однажды оказалось, что по пятам у него идет стая
