диких собак — более опасных, чем волки, и не обладающих никаким чувством достоинства. Тогда он нес «Яростного» и уложил трех тварей. Было много визга, рычания и крови, но остальные отошли. Он скинул трупы с тропы и вспорол им животы.
Сейчас он шел среди величественных древних сосен. Опавшая хвоя под ногами помогала двигаться совершенно бесшумно, и когда он глядел наверх, то видел колышущиеся на ветру ветви и слышал аккорды тысяч крошечных воздушных ручейков, текущих среди зеленых игол, а в промежутках проглядывало поразительное в своей бесконечной голубизне небо. Деревья обладали ясным достоинством. Да, теперь он сильно проголодался. В животе послышалось урчание.
Ближе в вечеру он прошел сосновые рощи и подумал о том, что может уловить запах озера. Он подойдет с севера к бобровой дамбе. Огромный плоский камень — он хорошо его запомнил. Остановится на нем на ночь. Таводи показал камень ему много лет назад. В ту ночь он спал на нем и ощущал тепло камня долгие часы после полуночи, а когда перед утренней зарей проснулся, то увидел Таводи, сидящего на краю каменной платформы и смотрящего на озеро. Глаза его сияли в лунном свете.
И вот он отыскал этот камень и обошел его кругом, ища что-нибудь необычное, кого-нибудь, затаившегося в засаде. Убедившись, что находится здесь в одиночестве, он сел на камень, расстегнул пуговицы, пришитые к плащу из одеяла, и поел. Ел он медленно, тщательно прожевывая вяленое мясо, а напоследок закусив яблоком. Затем лег на спину и положил ружье рядом. Он услышал, как рыба прыгнула из воды: стылость воды была нарушена, и круги пошли по поверхности. А затем она шлепнулась назад в зеленоватую глубину. Глаза закрыты, сам он был где-то далеко-далеко. Вспоминал.
Несколько дней назад, думая, что он спит, к нему подошла Старлайт и, встав, принялась наблюдать. Он видел ее размытый образ сквозь едва разлепленные ресницы. Любовь и тревога были написаны на ее лице. Он внезапно понял, что видит она не его, а кого-то другого, человека, которого он очень сильно напоминал, и в сердце у него открылась старая рана, и он отвернулся к стене. Ему сейчас не хотелось на нее смотреть.
К тому времени, как вернулся дед, он проснулся. Старик был в горах, в маленькой потайной хижине, которую они вместе построили, а теперь вот вернулся — тихо, как тень, — и сел на край постели.
— В этом году должны хорошо уродиться кукуруза и табак, — как всегда твердо сказал Таводи. — Кроликов будет меньше, потому что развелось множество лис. Зима будет холодной. Горная хижина в хорошем состоянии, но тропы — нет. Может быть, этим летом снова поработаем на правительство, если оно захочет расчистить тропы. Да, и рыбы очень много. — Он улыбнулся внуку: — Может быть, этим летом мы нападем на шайенов и угоним их лошадей?
— Давай лучше украдем их женщин, — сказал он старику.
— Хэй-йе! Ты растешь быстрее, чем я думал!
— Этим летом мне будет четырнадцать, дедушка.
— Для своего возраста ты очень высок. Это наследие белой крови.
— Мне оно ни к. чему.
— Ты тот, кто ты есть, и мне это хорошо известно. Разве не я дал тебе имя? — Старик встал. — Приходи ко мне в горы: сейчас хорошо рыбачить, новая луна народилась.
Таводи ушел не попрощавшись, как делали все старики его племени. И в тысячный раз мальчику захотелось стать чистокровным индейцем. После этого он невольно вспомнил о Старлайт и стал размышлять, а, когда она вошла в комнату, он повернулся к ней лицом и взглянул ей в глаза. Она была высока и стройна, хорошо сложена, и внезапно он увидел ее с той стороны, с какой никогда не смотрел на мать. Брови у нее были словно темные крылышки птицы, а глаза светились темным огнем, а за огнем угадывалась печаль.
— Старлайт?
Она повернулась к нему.
— Я думал об отце.
— Ну, — произнесла она, — что же ты думал?
— Что, наверное, он мертв.
— Да, я тоже так считаю.
— Жаль, что я его совсем не знаю.
Она посмотрела в сторону, на что-то невидимое, запредельное.
— Я знаю, что он был белым, — продолжал мальчик, — но это и все.
— А зачем тебе знать больше?
— Незачем, наверное, раз его здесь нет.
Она медленно повела головой в его сторону.
— Здесь очень много полукровок. Так что ты не сильно выделяешься.
— Только вот все остальные — законнорожденные.
Старлайт застыла. Пока что до этого разговоры об отце не доходили.
— А что это для тебя значит? — спросила она.
— Не знаю, — сказал он откровенно. — Просто я думал, почему это случилось именно со мной.
Старлайт почувствовала, как в душу хлынули злость и жалость.
— Ты случился, потому что мы любили друг друга и хотели ребенка. И твой отец был бы горд тобой — сыном, которого мы зачали. И я тебя очень люблю. Я надеюсь, ты больше не сделаешь мне больно из-за того, кто ты, или из-за того, кем ты не стал.
— Я воин аниюнвийя.
— Верно, ты получил имя, но пока что еще не вырос.
Он смотрел ей в лицо. И видел любовь и заботу, но глубину нанесенной ему раны ей видеть не дано, потому что не может она знать, какую боль он испытывает. Отец…
— Давай забудем, — предложил он.
— Ты зол.
— Нет. Забудем.
— Но ведь тебе больно. Я вижу.
— Просто я не хочу больше об этом говорить.
Старлайт обеспокоенно отошла. Она пока ничего не могла ему объяснить. Ему придется привыкать к этому в одиночестве. Ощущая великую боль. Да. Как и ей когда-то…
— Когда ты будешь готов, мы поговорим об этом, — сказала она.
Он промолчал. Она смотрела ему в глаза. Он сидел на постели, и в его глазах стояли слезы. Стараясь загнать их обратно, он медленно качал головой. Ее сердце смягчилось. Сейчас у него трудное время, думала Старлайт. Он стоит где-то на полпути между юностью и зрелостью, между надеждами и реальностью, и ей вдруг всем сердцем захотелось защитить его от боли, которая скоро обрушится на него, уже рушилась.
Она сама постепенно смирилась с потерей. Годы наложили швы на ноющую рваную рану отсутствия мужа. Через несколько лет она внезапно поняла, что оглядывается на прошедшие годы с воспоминаниями о любви и ощущением удачи. Ее любил мужчина, хороший мужчина. Он был нежен и умен, и в ее глазах он представал и восхитительным, и умудренным опытом. Когда его не стало, Старлайт ощутила останавливающий сердце удар, который длился и длился во времени. Через четырнадцать лет она вспоминала лишь хорошее, что было между ними, и думала о том, может ли она разделить эти воспоминания с сыном. Он был еще молод для того, чтобы понять, что произошло, и еще более юн для того, чтобы понять, почему так произошло.
Ее поразил его голос.
Звук его голоса.
— Да? — ответила она. — Что?
— Я люблю тебя, — сказал мальчик.
Она подбежала к кровати и обвила его руками. Мужчина, мальчик — какая разница: он прильнул к матери и зарыдал.
— Я тоже тебя люблю, — сказала она. — Все, все будет в порядке.
После он лег на спину успокоенный, но с ощущением какого-то дискомфорта. Он привык справляться со своими проблемами без участия Старлайт, и потребность в ее словах занозила его мысли.
