2
Майор Щербо закончил читать и, аккуратно сложив бумаги, отдал их полковнику Зимину. Его донимала усталость, но он согнал с лица утомленность и произнёс:
— Целый радиодивизион... Как они его туда переправили? На миг замолк а, когда подошёл к карте, услышал осуждающее:
— Стыд и срам, но этот момент мы прозевали. Теперь придётся расхлёбывать. Смотри, вот этот район. Неподалеку крутятся два их метеосудна. С виду — древние посудины, побрезгуешь размениваться на такой хлам. Но сдаётся мне, что это лишь видимость. И движки у них, наверно, мощные, и начинка первый класс, я имею в виду аппаратуру. Это вспомогательные силы объекта.
— Они являются также силами обеспечения операции «Вундерланд». Значит, найти и уничтожить? Постоянно, одни и те же задачи ты передо мной ставишь, Борис Владимирович.
— Да дело не только в метеообеспечении, майор, это ещё не всё. Очень уж паскудная эта абверовская контора, упрятанная где-то здесь на островках. Во-первых, это мощное радиоприкрытие для всей волчьей стаи во главе с «Шеером», во-вторых, неизвестные нам радиосредства, в-третьих, шифровальная машина. Захват этой машины обеспечит наших криптографов материалом, который позволит создать собственные шифры повышенной надёжности. Это с одной стороны, а с другой, — позволит читать их шифры. Поэтому, необходимо (голос начупра обрёл твёрдость и официальность) первое — захватить всю техническую документацию секретной аппаратуры — схемы, техническое описание, эксплуатационные карты, инструкции. Второе — захватить «живьём» шифровальную машину. Третье — уничтожить весь объект, причём так, чтобы в их оловянные души ни на миг не закралось подозрение, что всё, что я перечислил, захвачено нами, а не взлетело в воздух в результате бомбардировки объекта полутонными бомбами. Иначе вся работа — псу под хвост.
Щербо собрал со стола только что прочитанные им листки.
Потом посмотрел в глаза собеседнику, как бы призывая оценить сложность задания, возложенного на него, и произнёс с нажимом:
— Трудно сказать наперёд, каким образом и насколько полно это можно выполнить... в такой срок. Ребята не оправились от предыдущей мясорубки, ещё ведь и недели не прошло. А это ж не два пальца... Не бережём людей...
— У тебя что, институт благородных девиц или спецназ? Твоя ж группа — мо-биль-на-я! Так что придётся твоим соколикам и на этот раз попотеть.
— Так ведь они у меня и так не по бульварам фланируют! Обижаешь, Борис Владимирович...
— Ничего не поделаешь, Павел, времени в обрез.
Утром, сдерживая тревогу и головную боль, снова собрался было в штаб. Множество вопросов роилось в голове, а на сердце скребли кошки.
Зайду к полковнику, прозондирую...
Но будничные дела отняли всё время, бесчисленные неотложные хлопоты требовали именно его присутствия, только его решения, и, когда он, наконец, освободился от этой текучки, часы пробили три, и, хотя привычные заботы отвлекли и как-то успокоили, он всё-таки решил поговорить с Зиминым.
У дверей штаба Щербо неожиданно столкнулся со странной процессией.
Двое санитаров вперевалку, раскорячившись тащили носилки, прогибавшиеся под тяжестью покойника. Рядом двое офицеров, хмурых и раздражённых, отмахивались во все стороны от чересчур любопытных зевак. Солдатское одеяло, наброшенное на носилки, сдвинулось, открывая посиневшее лицо, в котором Щербо узнал Орлюка. Ухо уловило тихий шелест перешёптываний: ...прямо в кабинете... пришёл в шесть... бумаги жёг... из своего «тэтэ»... Лишь теперь Щербо заметил небольшое отверстие на почерневшем от пороха виске и кровавую корку вокруг. Носилки, покачиваясь в такт шагам солдат, которые никак не могли прийти к согласию и шли вразброд, проплыли в каком-то метре. Ошибиться он не мог. Они вместе учились в разведшколе...
Офицер с неподвижным лицом, шедший впереди, видимо, очень спешил. Подозрительным взглядом впился в Щерба, решительно отстранил его и нервно одёрнул одеяло, прикрывая лицо мертвеца. Второй всё время озирался по сторонам, как будто чего-то ожидая или опасаясь.
... Должно быть, следователи. Щербо хотел подойти, расспросить, что-нибудь выяснить, но на него глянули так, будто он сам, Щербо, только что собственноручно пустил пулю в висок того, кто лежал теперь на носилках, и он тотчас поборол сиюминутное желание. Куда? Зачем? Поставят потом весь штаб «на уши», доискиваясь причин...
Носилки никак не влезали в нутро «санитарки», но носильщики, тяжело сопя, продолжали их запихивать, безуспешно стараясь сохранить равновесие.
— Да приподними чем-нибудь... — раздражённо бросил один из них напарнику. Тот огрызнулся матюком.
Щербо собрался было подняться, но что-то его остановило. Конвойные офицеры задержались возле авто, закурили, и Щербо обратил внимание на кожаные перчатки на руках одного из них. Как у палача.
— И выпала ж ему лихая година!..
— Сдаётся, он был с прожидью...
— Да нет, хохол...
— Я бы таких в три шеи гнал из органов, — лицо того, кто был в перчатках, передёрнулось, — говнюк!.. — Под ноги ему попался худой зачуханный кот из тех одичалых, ставших бездомными после первых бомбёжек, и он глянцевым сапогом наподдал несчастному животному так, что оно, заверещав, слетело со ступеней.
Щербо отвернулся.
Он не помнил, как оказался на побережье. Ноги сами привели его к морю.
... Одиночество... самоубийство... — стучало в висках. Один на один с лихорадочными мыслями...
Он долго блуждал берегом.
Опомнился, когда солнце уже клонилось на запад и его багровый диск тонул в водовороте туч, чёрных, словно чья-то нечистая совесть. Опять накатило гнетущее и щемящее ощущение тупика, когда вокруг — серые стены, которые вовеки веков не одолеть, а обойти, — назад не воротишься... Щербо с горечью смотрел на окровавленный краешек солнца, а когда темень заклубилась над самой землёй, призрачные пряди облаков вдруг вспыхнули, а светящаяся каёмка заполыхала от края до края по всему горизонту.
Было время обеда, и бойцы, сидя за врытым в землю столом под грязной маскировочной сеткой, энергично работали ложками. Щербо вышел на крыльцо и присел на выскобленные до блеска деревянные ступени. Неожиданно ласковое солнце заставляло все мышцы сладко млеть, навевало дрёму. Он опять мысленно вернулся к трагическому событию, настолько внезапному, что буквально выбившего его, привыкшего к любым неожиданностям, из повседневного ритма. Даже предельная сосредоточенность перед заданием, такая привычная до сих пор, отступала перед вихрем мыслей и чувств. Хотя внешне он оставался прежним осмотрительным, рассудительным майором, который, казалось, излучал спокойное непоколебимое достоинство.
Неподалёку весело копошилась стайка воробьёв, и их беспечное чириканье, казалось, вселяло веру в жизнь.
Ладно, сказал он себе, что было, — то прошло, а готов ли ты к бою сейчас? С врагами Украины! С гитлеризмом! Кровью придётся платить. Но не Сталину! Из горла вырвался горестный вздох. Как всё невероятно и причудливо переплелось...
— Пускай, брат. А мы будем смеяться и плакать...
А дальше, если удастся унести голову целой и невредимой... поглядим. Бог не выдаст, свинья не съест.
3
