Чёрный иней

Дневник начальника секретного экспедиционного отряда «Арктика» Абверабтайлунг[1] майора Йозефа Гревера:

«...«Всё идёт по плану: из блоков собрана и утеплена «обсерватория», как я ее называю, установлен генератор, налажены лебёдки. Рейки снегомеров весьма оживили белизну пейзажа. Встала на ножки метеобудка. Сегодня укрепили дождемер. Придётся распределять усилия, делиться опытом с обер- лейтенантом Эрслебеном, он в Арктике новичок. Так что всё обустройство на мне...»

«... В июле — пять полностью ясных дней, двенадцать — полностью облачных, двадцать один день — с туманом, средняя температура — минус четыре и пять десятых градуса по Цельсию. Скорость ветра на высоте один метр — одиннадцать метров в секунду».

«... Согревает мысль, что мы не одиноки в этих ледяных просторах, хотя о нас знают немногие. Наши гидрографы-метеорологи работают сейчас и на Новой Земле, и в Гренландии, и на Земле Франца-Иосифа. Но что писать родным? Мы сыты, в тепле, с электричеством. И, самое главное — здесь не стреляют. А на фронтах нелегко... И, хотя, следовало бы писать правду ради их же спокойствия, но это невозможно. Да и когда они получат мои письма? Конечно, здесь не курорт, даже пейзажи — не для неженок, и всё-таки это лучше, чем в восточной мясорубке. Мы — на периферии войны. А свежего воздуха здесь!..»

«... Здесь совсем иная картина оледенения, нежели в Гималаях. А я, слава Богу, могу записать на свой «боевой счёт» таких ледяных исполинов, как Ганготри и Зему, да и площадь оледенения массива Нангапарбат — шестьсот девяносто квадратных километров! Но здесь — настоящая ледовая феерия! Альману и Свердрупу[2] было над чем работать. Однако удовлетворительное объяснение концентрации основной массы ледников на периферии архипелага отсутствует и поныне».

— Весь расчёт — на полную внезапность вашего появления. Они ни при каких обстоятельствах не должны успеть уничтожить документацию и коды. Вы должны свалиться, как снег на голову.

— Думаю, это не лучшее ваше сравнение, Борис Владимирович. Снег там падает им на головы регулярно, — невесело пошутил Щербо.

Сейчас он лежал на узкой койке и смотрел в серый стальной потолок.

Его команду разместили в двух кормовых отсеках. «Ну и железяка... Как они на ней воюют?» — не упустил возможности высказаться Назаров.

Теперь, когда спешка сборов осталась позади и резко изменился ритм существования, в голову лезли тревожные мысли. К привычным боевым опасностям добавились невзгоды, связанные с жёсткими условиями Арктики. Крестов на севере хватает и без войны. Экспедиции, которые устремлялись сюда без надлежащего материального обеспечения, не могли рассчитывать хоть на какой-то успех. Значит, риск удваивался. Да и полярный день надо учитывать. Попробуй обеспечить скрытность, когда солнце круглосуточно над горизонтом. И хоть бы грело!..

— О чём размечтался, философ? — донеслось из-за переборки. — Мыслями себя изводишь! А не приходило ли тебе в голову, что самое мудрое солдатское занятие — это сон? Потому что, как до дела дойдёт и придёт безносая, глядь, а сил и не осталось. Так что храпи, пока есть такая возможность.

Это старшина Лукашевич поучал Смагу.

Мысли катились с трудом, точно гружёные вагоны. Придётся... придётся... Что нам ещё придётся, не знает никто. И на всё про всё — четыре дня. Лодка оставит район, который из-за льда крайне опасен для руля. Поэтому лодка отойдёт миль на пятьдесят на юг, выполнит своё задание и вернётся ровно через четверо суток. Как хочешь, так и вертись.

Ничего не забыли?.. Снаряжение — немецкое. Полной идентичности не добились, но это и не ставилось целью. За основу взяли егерскую экипировку эсэсовского полка «Нордланд»: маскировочные комбезы, фуфайки с гагачьим пухом, суконные штаны и куртки, фланелевое бельё, шерстяные носки, свитера, альпинистские ботинки, солнцезащитные очки, спальники, термосы, лыжи, ледорубы. Хотя на этот раз сходство будет не столь важно, разве что поможет выиграть несколько секунд.

— Где-то я читал, — вспомнилось Щербе, — как мангуст побеждает кобру. Он делает выпад, а змея отвечает с запозданием. Ещё выпад — реакция с ещё большим опозданием. Так разница во времени между атакой и реакцией защищающегося потихоньку накапливается. И появляется шанс. Крохотный, на грани жизни и смерти, но шанс. Чаще всего мангуст этот шанс использует. Попробуем и мы. Но... сначала нужно этот шанс создать. Они там все знают друг друга в лицо, никого постороннего. Сколько их может быть всего? И предположить невозможно, не зная всей структуры хозяйства. Может, двадцать, а может, и восемьдесят.

А на кой чёрт нам термосы? Горячего всё равно брать негде, сухпай. Разве что на довольствие к немцам напроситься, «горяченьким» махнуться — мы им свинца ядрёного, а они нам супчика горохового. Ладно, там разберёмся...

Краем глаза Щербо заметил, что Назаров толкает в бок богатыря-полтавца Чёрного, который сонно таращил в пространство зрачки, полуприкрытые тяжёлыми веками.

— Это мы уже под водой?

— Угу.

— Так просто? Пару раз дзинькнуло, что-то клацнуло... длинный выдох...

— Душно у них тут... и жарковато, — вмешался Гвоздь. Чёрный внезапно оглушил простуженным басом:

— Вот высадимся, там тебе посвежеет. Витамины в воздухе висят, на зубах трещат.

... Ребята все проверенные, способные действовать самостоятельно. Мастера рукопашного боя. У каждого — своя 'изюминка'. Каждый из них обладал шестым чувством связи с остальными членами группы, выработал в себе контроль общего хода боя, что позволяло безошибочно ориентироваться и оказываться в том месте и в ту минуту, где это было более всего необходимо. Вот и сейчас, никакой нервозности, хладнокровие и уверенность в движениях, неторопливость в разговоре. Люди знали себе цену. Они знали, как драться, чтобы победить. Предельная степень риска и ответственности наложила на них неизгладимый отпечаток.

Ребята — хоть куда. Только Сиротин меня беспокоит, новичок. Полугодичную школу закончил. Альпинист. Или скалолаз? Не люблю слово «альпинист»... Молодой — всего девятнадцать — необстрелянный. И сразу в такое пекло. Надо за ним приглядывать. Хорошо, хоть Байда после госпиталя подоспел. О лучшем заместителе и мечтать трудно. Надёжный, быстрый, злой, осторожный. И башковитый. Ох, закурить бы... да у подводников это запрещено...

Сдержав вздох, Щербо повернулся на бок.

... Сутки на эсминце, пятые, — в этой коробке... А что не взяли рацию — это правильно. При первой же попытке выйти в эфир их «слухачи» нас запеленгуют, и это полный провал. Рация с комплектом запчастей и запасные батареи — это килограммов шестьдесят лишнего веса! Стало быть, мы — без связи, один на один с этим радиотехническим монстром Абвера и отовсюду грозит смерть. Значит, нам придётся или разворошить этот гадюшник, или остаться там навсегда. Боже, как башка трещит! От лба до затылка...

Щербо казалось, что он кожей чувствует вес водяной толщи. Ему стало тяжело дышать. Утром, бреясь, он с отвращением всматривался в чужое отёкшее лицо, глядевшее из глубины зеркала. Морщины обозначились резче и глубже, глаза измученные. Как раз для командира, ведущего людей на смертельно опасное дело. Ещё сочувствовать начнут! Вдруг болезненно заныли кисти — отголосок прошлого восхождения, когда по скалам Скандинавских гор уносили ноги от осатанелых егерей. «Ну-ка, тихо! — приказал он себе. — Пришло время работы, пружина заведена».

...Как там Зимин напутствовал словами одной старинной полярной инструкции? «Весьма вероятно, что во время этого предприятия встретите препоны, но прошлый опыт будет направлять вас более, чем что-либо другое». Как будто для нас писали! Информация об объекте — жалкая крупица домыслов. А строить планы исходя из вероятностей — пустая трата времени. Иглы для примуса не забыли? А ниппели запасные?..

Он погрузился в мутное серое подобие сна. Ему снилось, что он не спит, а размышляет о том, что жизнь опять пошла по новому, смертельно сжатому графику.