— Я зде-есь!
Громовые раскаты заглушили удалявшийся голос Виктора...,
...Сколько времени продолжался сон, узница не знала. Проснулась от резкого толчка и окрика:
— Василенко, выходи!
Спросонья она не сразу поняла, кого зовут, замешкалась. Солдат сапогом толкнул ее в бок. Только тогда сообразила: «За мной».
В большой комнате за письменным столом сидел средних лет гестаповец. Гладко причесанные волосы, на горбатом носу — пенсне.. Он копался в бумагах, делал вид, Ч5удт® не замечает вошедшей. Спустя минуту поднял холодные глаза и вежливым тоном, по-русски пригласил сесть.
— Василенко? Мария Ивановна?
— Да.
— Двадцать два года?
— Да.
Молодая. Совсем молодая. Не успела еще пожить! Два года работаешь? Так!
Гестаповец открыл ящик, вынул оттуда пузырек с клеем и листовки, положил на стол. Внимательно посмотрел в лицо девушки.
Какую нужно проявить выдержку, собранность, чтобы ни единым мускулом не выдать себя! И, к удивлению палача, лицо Марийки оставалось невозмутимым.
— Ну, Василенко, перейдем к делу. Я уже сказал, что ты по-настоящему не пожила, а такая возможность имеется. Необходима только откровенность. Поняла? Только откровенность.
Следователь замолчал, дал возможность осмыслить сказанное.
— Куда направлялась ты позавчера вечером? Кто тебе дал вот эти бумажки? Молчать не хорошо, рассказывай!
Вежливость гестаповца подкупала. Но Марийка уже видела работу этих «джентльменов» на примере Ирины! Собравшись с мыслями, она ответила. Вчера шла на вокзал, хотела в буфете купить продуктов на ужин и завтрак. Ну, по дороге встретились офицеры, один к ней пристает давно. Пыталась убежать от него подальше. Вот и все.
— Заодно расклеить листовки? Так? — испытующе взглянул гестаповец. — Не кривляйся! Кто дал листовки? Почерк не твой, — значит, их писал кто-то другой? Я сказал: не теряй хорошую возможность! — начинал беситься фашист.
Марийка молчала.
Так ты назовешь сообщников?
Никаких сообщников у меня нет. Я ничего не знаю о листовках.
Фашист нажал кнопку. В дверях появился солдат.
— Приведите из одиннадцатой!
Через несколько минут в комнату втолкнули Ирину.
Марийка глянула на нее при свете и ужаснулась. Ирина старше ее на три года, а выглядела старухой. Седая прядь разделяла ее черные волосы. На лбу и между бровями залегли глубокие морщины. Чуть сгорбившись, Ирина обвела испуганными глазами гестаповцев, посмотрела на Марийку и истерически закричала:
— Я ничего не знаю!
— Молчать, собака! — вскочил ранее казавшийся спокойным и вежливым немец в начищенных до блеска сапогах. — Подумала? Скажешь правду? Не знаешь?! — И, повернувшись к солдату, распорядился:— Позовите ефрейтора, пусть поработает над упрямицей. Да так, что-
бы заговорила! А она пусть смотрит! — кивнул офицер в сторону Марийки. — Может, образумится.
Подчеркнуто спокойно вошел красный толстый ефрейтор с засученными рукавами...
Ирину пытали. Это было страшное зрелище. Впервые Марийка увидела, как жестоко, изощренно издеваются над человеком. Ирина издавала отчаянные вопли, стонала, пока не потеряла сознание. Ей ткнули под нос нашатырь, привели в чувство и снова начали истязать.
Марийка вскочила с места, ей хотелось чем-нибудь помочь несчастной. Но как тут поможешь? Девушка тяжело рухнула на стул. Ей стало дурно. Нашатырь вернул Марийку к действительности. Пытка продолжалась. Ирина уже не кричала, лишь изредка слышался глухой стон...
— Молчит? Пока уведите! — скомандовал гестаповец. — Ну вот и с тобой так будет, если не признаешься, кто дал тебе эти бумажки, — и он потряс листовками перед лицом Марийки,— Больше ничего от тебя не нужно. Сознаешься — пойдешь на работу.
После короткой паузы гитлеровец продолжал:
— Понимаю, ты расстроилась, сейчас трудно говорить. Даю на размышление час. Только один час, не злоупотребляй моим терпением.
Как Марийка вышла из комнаты пыток и снова оказалась в темноте, она не помнила. Крик Ирины звенел в ушах. Она не могла избавиться от вида палача с засученными рукавами, истязавшего беззащитную женщину. Слезы туманили глаза. Она забылась...
Узнав, что Марийка попала в гестапо, Виктор Измайлов проклинал себя: как он мог на первое задание отпустить ее одну?! Зачем поддался доводу — «одной лучше, меньше подозрений».
Утром на одной из прилегавших к вокзалу улиц снова появилась листовка, в которой сообщалось о положении на фронтах.
Бешенству полицейских не было предела. Они арестовали первых попавшихся и подвергли их жестокому допросу.
Вечером по городу пронесся слух: на окраине подорвалась на мине машина с двумя офицерами, убит жандарм.
Виктор Измайлов мстил за Марийку...
* * *
— Приведите Василенко! — приказал гестаповец.
В комнату вошла Марийка. Лицо ее побледнело, глаза глубоко запали, пухлые губы сжаты. Опытный истязатель понял, что эти губы нелегко разомкнуть для откровенного разговора, и мысленно одобрил родившийся в его голове провокационный план дальнейших действий. Но все же решил еще раз поговорить с узницей.
— Слушай, Василенко, — начал он заискивающе, — мне надоело с тобой возиться. Я, конечно, могу от тебя легко избавиться, но, видишь, не спешу. Давай по-хорошему договоримся. Иначе настанет момент, когда ты и захочешь говорить, да нечем будет. Упрямый язычок положим на тарелочку...
Только теперь Марийка заметила, что у палача жирные щеки и глаза с маслянистым отсветом.
Она сильнее стиснула зубы.
— Молчишь? — Медленным движением немец вынул из кобуры пистолет и выстрелил вверх.
Марийка не шелохнулась.
— Работает безотказно. — Фашист поднес пистолет к лицу девушки. — Ну так что? Надумала? Нет? Становись в угол!
Ноги налились свинцом, плохо повиновались. Она с большим усилием передвинулась, стала в указанное место.
— Повернись лицом к стенке! Даю две минуты. Если не ответишь...
Марийка машинально начала отсчитывать время. Раз... два... три... Значит, все? На этом конец? А как же Виктор? Где он сейчас? Подозревает ли, сколько секунд ей осталось жить? Тридцать... сорок... Закричать? Плюнуть в самодовольную морду? Семьдесят пять... семьдесят шесть...
Узнают ли когда-нибудь друзья, как приняла она смерть и что осталась до конца настоящей комсомолкой?
Сто... сто один...
Ее начала раздражать напряженная тишина.
Вот сейчас...
Она даже не услышит выстрела...
Прощайте, любимые!.,
