- Я, с вашего разрешения, пока поеду домой. Что-то мне нехорошо. Со Шварцем я позже переговорю.
Горе-жених пожал сыщикам руки и моментально ретировался.
- Что скажете, Александр Прохорович? – оставшись наедине с помощником, спросил Собакин.
- Какой-то он жалкий.
- Я думаю, упустил такой куш.
- По крайней мере, он не убийца. А вот Залесская…
- Далась она вам. Эта красавица, как и Мелецкий, осталась на бобах.
- Перестаралась видно, – ядовито ввернул Ипатов.
- Не мелите вздор. Пойдёмте, лучше поищем немца. Интересно, что он скажет.
Управляющий невозмутимо пил кофе в столовой и читал немецкую газету.
- Прошу, господа, присоединяйтесь.
Сыщики согласились. Уж больно ароматны были свежеиспечённые булки, горой лежащие на блюде. За столом Собакин повёл материальный разговор: кто примет дела Арефьева и как видит свою дальнейшую службу сам Шварц.
- Общее состояние семьи: около пяти миллионов, – ответил Шварц. – По-видимому, новые владелицы захотят избавиться от дела. Это слишком хлопотно для женщин. Продать его будет легко: у Арефьева работа была поставлена отлично и перспективы развития компании многообещающие.
- Сами-то вы останетесь на прежнем месте, если предложит новый хозяин?
- Вряд ли. Только, если пайщиком. Я думаю создать дело, пусть и небольшое, но - своё. Мне в России нравится, и уезжать я не собираюсь. Перевезу семью в Москву. Здесь есть, где развернуться. В деловых кругах обо мне положительного мнения, а это уже половина успеха.
- Да, но для второй половины нужны средства и немалые. Особенно, если самому сделаться хозяином.
- Деньги – дело наживное, как говорят русские. Я - деловой человек.
- Русские в таких случаях отвечают: Бог в помощь.
Собакин перевел разговор.
- Интересно послушать мнение делового человека о случившейся трагедии. Что вы думаете о докторе Зяблицком?
Шварц пожал плечами.
- Характер у него был скрытный. Умён. Последнее время был весь - лихорадка.
- Интересно. В чем это выражалось?
- В быстрой смене настроений. Пить стал много. Раньше за ним этого не наблюдалось. Очень выдержанный господин был этот доктор. А вот в начале этого года, на ваше Рождество, когда я вернулся из Дрездена, Михаила Лаврентьевича как будто подменили. Я тогда в шутку его спросил: «Что с вами, доктор? Вы, как говорят русские, не в себе. Влюбились или много в карты проиграли?». Он как-то странно на меня посмотрел и сказал: «Первое, которое хуже второго». Я не понял, а он объяснил: « Страсть, если быстро не проходит - болезнь злокачественная. Это я вам, как врач говорю».
- Так у него была страсть? К кому же?
- Не знаю. Тогда в гостиную, где мы разговаривали, вошли дамы и наша беседа прекратилась. Больше мы к ней не возвращались.
- А у вас есть подозрение, кто был предметом увлечения доктора?
- Нет. Говорю вам, господин Зяблицкий, при всей своей общительности, был очень закрытым человеком во всем, что касалось его лично.
- Как он относился к Анастасии Дмитриевне?
- Сейчас, после всех этих событий, мне кажется, что неприязненно, хотя он это скрывал, как любой воспитанный человек. По-моему, его раздражала её категоричность в суждениях, высокомерность, заносчивость.
- Мог он быть в неё влюблён и нарочитой неприязненностью скрывать свое чувство?
- Не знаю, – развел руками немец. – У вас говорят: «чужая душа – потёмки».
- А мог Зяблицкий быть влюблённым в Турусову?
- Ларису Аркадьевну? Я не замечал его особых знаков внимания к ней. Михаил Лаврентьевич при мне никогда не стремился завладеть её вниманием, остаться с ней наедине, долго разговаривать или делать комплименты. Потом, как мне кажется, её характер и религиозные наклонности не способствуют развитию к ней нежных чувств.
- А как она относилась к доктору?
- Ровно, доброжелательно, как и ко всем.
- Скажите, почему вы в разговоре с Зяблицким упомянули о проигрыше в карты? Он что, был игрок?
- Не думаю. Я это сказал просто так, как пример пагубного увлечения, от которого можно быть не в себе. Доктор, когда мы вечерами уговаривали его поиграть с нами в карты, всё время в них сбивался и говорил, что более пустого времяпровождения он не знает. Михаил Лаврентьевич предпочитал шахматы.
-Уже три часа. Как говаривал Великий Пётр: «Подошло время адмиральского часа» - то есть, выпивки и закуски, – сказал начальник, выходя из особняка Арефьева. – Поехали обедать в «Славянский базар». Люблю их кухню. Там, должно быть, уже сошёл утренний наплыв посетителей.
- Как это - «утренний»? Что, в «Славянском» гуляют с утра? – удивился Ипатов.
- «Славянский базар», чтоб вы знали, один из самых фешенебельных заведений в Москве. С дорогими номерами, аж по двадцати пяти рубликов. Там останавливаются государственные лица, сибирские золотопромышленники, богатые помещики, купцы первой гильдии. Но, там же можно встретить карточных шулеров и аферистов самого высокого полёта. И в том, и в другом случае – это деловые люди при больших деньгах: честных или нечестных. С утра они спускаются вниз, в ресторан или приезжают в «Славянский» из присутствий, контор или бирж и за хорошим столом завершают сделки, заключают договоры, обговаривают условия партнёрских отношений. Всё это происходит, как правило, до или во время обеда. Примерно с трёх часов заведение пустеет до вечера. А по-настоящему гуляют у «Яра» , в Петровском парке.
В полупустом ресторане Собакин с помощником ели рыбные расстегаи с осетриной, визигой и налимьими печёнками. К ним подали большие соусники ароматной ухи. На второе взяли куропаток с брусникой и молодую картошечку. На сладкое Александру Прохоровичу заказали клубнику со сливками, а Собакин ел свои любимые апельсины. Обслуживал сыщиков человек во фраке, ну прямо - министр. Ипатову приходилось бывать в первосортных трактирах, где посетителей встречали расторопные половые: улыбчивые, в белых, голландского полотна, косоворотках, с полотенцами через руку кренделем. Здесь же, прислуга была важная, неулыбчивая, с отстранённым высокомерным лицом. И называли их чудно;: официанты. Пока ели, из отдельного кабинета, что против большого зала, вывалилась компания купчин. Впереди всех шёл господин в глухом сюртуке тонкого сукна и хромовых дорогих сапогах. Его шатало, ноги подкашивались и два дюжих фрачника с почтением вели посетителя к выходу. Третий официант с невозмутимым видом нёс за ними поднос с двумя хрустальными графинами, расписанными золотыми журавлями. Позади, шло ещё несколько деловых людей, сильно выпивших, с красными лицами.
- Смотрите, вот идёт известный московский суконщик Феофанов, насквозь пьяный и уносит с обеда двух «журавлей».
- Журавлей?
- Видите расписные графины? Они с коньяком. Стоимость каждого – пятьдесят рублей.
- Ничего себе!
- Кто покупает весь коньяк из графина, получает в подарок и сам графин – «хрустального журавля». Это своего рода кураж перед своими: погулял да ещё могу и «журавля» взять. Бывает, что и соревнуются: кто больше купит этих «птичек». При хороших сделках партнёры делают друг другу такие презенты. У
