полез в нагрудный карман пиджака, но извлек оттуда всего-навсего расческу. Повертел ее в руке, провел пару раз по волоскам, паутинкой взлетавшим над ушами, и убрал обратно.
Мария Ефимовна тоже не обнаружила у себя в сумочке ничего подходящего. Оставалось одно: с куста — в рот.
— Ладно, будем есть. В малине, говорят, много витаминов, — заметил Александр Маркелович. — А вообще-то у меня была газетка. Можно кулек свернуть, — и он вновь принялся обыскивать свои карманы. — А, вот она…
Наташа и Мария Ефимовна накинулись на малину.
— Странно, — сказала Булочкина, — что до этого малинника никто не добрался.
— Рядом с дорогой, — проговорила Наташа, — никому и в голову не приходит, что здесь еще что- нибудь осталось.
— Верно, — согласилась Мария Ефимовна. — Как только Саша догадался? Слышишь, Саша, я тебя спрашиваю.
Булочкин не отозвался.
— Саша!
Не последовало никакого ответа.
— Саша, ты где?
— На золотом дне, — послышалось из кустов.
— Как заговорил! Я и не знала, что ты так любишь малину. Открытие! Видите, Наташа, как с возрастом меняются вкусы. Раньше для него лучшим лакомством была вобла. — И Мария Ефимовна, настроившись на шутливый лад, спросила: — Что ж ты еще теперь любишь?
— Черный хлеб.
— Как вам это нравится? — повернулась Булочкина к Наташе. — Вот сегодня утром: хоть и торопились, а я ему, чтоб повкуснее, посытнее было, свиную отбивную поджарила, а он… Что ты нам еще скажешь?
— Еще? Спокойной ночи, малыши.
— Как ты смеешь!.. — вскипела Мария Ефимовна и кинулась к мужу.
Следом поспешила Наташа.
Они увидели Александра Маркеловича, стоящего возле кустов, усыпанных красными ягодами, но малина не привлекала его: в руках у Булочкина была программа «Говорит и показывает Москва».
— Да, Машенька, «Черный хлеб», — повторил он, — в девятнадцать сорок пять по второй программе.
— А я-то думала… — произнесла Мария Ефимовна.
Она взглянула на Наташу, и обе рассмеялись.
— Александр Маркелович, — сказала Наташа, — я тоже просматривала программу и не видела никакого «Черного хлеба». Сегодня два футбольных матча и какая-то старая кинокомедия.
— Ну как же, Наташа, вот, пожалуйста, черным по белому напечатано — «Черный хлеб». И никакого футбола. Хоккей еще будет.
— Все ясно. Где ты взял программу? — Мария Ефимовна успевала срывать ягоды, пригоршнями класть их в рот.
— На стиральной машине. Сверху.
— Сегодня я как раз приготовила там газеты для ремонта. Так что у тебя в руке программа трехлетней давности. Да к тому же и зимняя…
— Машенька, ты гений! А я не обратил внимания на месяц. Подумать только — январь! Числа-то совпадают. Воскресенье. Чудеса!
Александр Маркелович зашуршал газетой, убирая ее в карман.
— Не понимаю, — сказала Мария Ефимовна, — ведь сколько у человека благодарностей за работу! И премии получает! А работа его точность любит: так важно, чтоб все до копейки сошлось. И у него — отлично. А пришел домой — ну словно Рассеянный с улицы Бассейной. Хорошо хоть вместо шляпы не надевает на голову сковородку. Наверное, потому, что на кухне почти не бывает.
Александр Маркелович тем временем, видимо, спрятался куда-то от смущения, поняв, что речь о нем зашла надолго. Во всяком случае, Булочкина нигде поблизости не было видно.
И вдруг с противоположной стороны зарослей, оттуда, где малинник уже кончался, переходя в не менее густые дебри крапивы и бузины, усыпанной красными гроздьями, раздался слабый, но достаточно четкий вскрик.
Женщины замерли.
— Слышали? — промолвила Булочкина. — По- моему, это он.
А из зарослей опять донеслось:
— Маша, Маша!.. Ой, что это? Надо же!.. — в восклицаниях Александра Маркеловича были одновременно и испуг и удивление.
— Сашенька!.. Где ты? — Мария Ефимовна бросилась на выручку супругу, но среди первых невысоких кустиков обнаружить его не удалось. — Сашенька, ты упал?.. Ты сломал ногу?.. Где ты, Саша?
— Здесь я!.. Ой, что же это такое!
— Больно, Сашенька?.. Больно?.. Я сейчас!.. — Мария Ефимовна продиралась сквозь кусты, как танк, устремившийся в атаку.
Наташа тоже кинулась за ней. Что же там приключилось с Александром Маркеловичем?
— Боже мой! — послышался голос Марии Ефимовны. — Наташа!
— Бегу, бегу!
— Ничего, ничего. Не бегите. Мы вас дождемся, — голос Александра Маркеловича звучал спокойнее.
«А он молодец, — мелькнуло в голове у Наташи. — Не скулит». Она перевела дух, но тут же услышала:
Саша, ножку осторожнее. Повредишь.
«Он-то молодец, а вот жена его могла бы так не сюсюкать. У взрослого мужчины — ножка! Небось лапища сорок пятого размера. Да может, и перелома никакого нет. Подвернул ногу, растянул сухожилия — мало ли что…»
Наташа раздвинула заросли и остановилась как вкопанная.
Под маленькой березкой, у старого полусгнившего пня, стоял огромный гриб. Вернее, это был не просто гриб, а какой-то гриб-богатырь. И не шляпка его венчала (язык бы не повернулся так сказать), а нечто мощное, крепкое — боевой шлем и только.
Возле гриба прямо на траве сидели зачарованные Булочкины.
— Что же это?! — повторял Александр Маркелович. Лицо у него было какое-то изменившееся, покрасневшее, к лысине прилип листочек, но Александр Маркелович не ощущал его.
— Боже мой! — отзывалась Булочкина на восклицания супруга.
— Неужели белый?! — подскочила к ним Наташа. Даже глазам не верилось. Ну и гриб!
Александр Маркелович любовно похлопал его у основания.
— Не повреди ножку, — сдерживала мужа Мария Ефимовна.
— Предел мечтаний! — восхищенно проговорила Наташа.
Тугой, ядреный гриб несли к лагерю по очереди.
Хоть и тяжел он был, но каждому хотелось подержать в руках такой трофей.
— Будете сушить? — спросила по дороге Наташа.
— Нет, — произнесла Мария Ефимовна. Глаза ее возбужденно блестели.
— Пожарите?
— Нет.
— Замаринуем, — ответил за жену Александр Маркелович.
— Нет! Нет и нет! — сверкнула глазами Мария Ефимовна.
— Неужели в суп? — упавшим голосом спросил Александр Маркелович. — Я люблю грибы в маринаде.
— И люби, — отрезала Мария Ефимовна.
