стороны отмечу, что я, конечно, гораздо умнее Дмитрия Быкова — и для того чтобы убедиться в этом, совершенно необязательно ждать сто лет — достаточно сравнить наши тексты уже сегодня. Но и Быков неглуп. И даже талантлив. Иначе мы бы не пригласили его в серию «Инстанция вкуса». Лучше всего Быков умеет хвалить. Не только себя, но людей и произведения, которые нравятся ему наравне с собой или разве что самую чуточку меньше. Полузабытую поэтессу Марию Шкапскую, которую (правда, вслед за Павлом Флоренским) ставит выше Ахматовой. Корнея Чуковского. Эдуарда Асадова. Максима Горького, который и впрямь, как справедливо подмечает Быков, писал получше превозносимого сегодня глупцами и снобами Леонида Добычина. Хвалит он не только неожиданных людей, но и за неожиданное: Александра Блока — за ум; Гоголя — за то, что тот сжёг второй том «Мёртвых душ», Никиту Михалкова — за то, что его последний фильм, в отличие от последней картины Алексея Германа, всё-таки можно смотреть (тут Быкова, конечно, заносит — смотреть на самом деле нельзя ни то, ни другое)… Ругает он тоже замечательно, но чаще всего не по делу. Вернее, ругает сегодня за то, что сам же хвалил (да и сам же делал) вчера. Ругает якобы холуйское по отношению к Лужкову ТВЦ — после того как сам ушёл с канала и перед тем как на тот же — ничуть не изменившийся — канал вернулся. Ругает «Новую газету» — в аккурат за то же самое, что делал на её страницах года два. Ругает екатеринбургских поэтов (кроме покончившего с собой Бориса Рыжего, о котором как раз пишет замечательно) за эпигонство по отношению к Бродскому, а интересно, кому подражает стихотворец Быков? Пушкину, что ли? Ругает — уже за рамками книги — Солженицына за оголтелый антисемитизм, впадая при этом в куда более оголтелую русофобию. Меняет мнения и оценки, подыскивая этому курьёзные оправдания, которые не канают. Например: когда все клеймили шестидесятников, я их защищал. А теперь, когда их превозносят, я буду клеймить… Но никто (кроме раннего Быкова) не превозносил шестидесятников, просто он сам с опозданием сообразил, что это за явление, что они за люди… При этом Быков (как, впрочем, и все авторы «Инстанции вкуса») постоянно апеллирует к здравому смыслу. Только вот здравый смысл получается у него слишком ситуативным: «Я сегодня не помню, что было вчера, я с утра забываю свои вечера». Не Быковым сказано, но как бы и про него тоже. Впрочем, в самой этой непоследовательности, в этой чуть ли не девичьей переменчивости, выдающей себя за генеральную линию здравого смысла, есть своя прелесть. Книга Быкова при всех оговорках и как бы поверх их — яркое праздничное чтение. (Один критик написал рецензию на другого. Точнее, на другую. «Талантливая, но дура! — значилось у него. — Дура, но талантливая!» В редакции текст поправили, и вышел он в таком виде: «Талантливая, но талантливая!» Надеюсь, с моей рецензией на Быкова такого не произойдёт. Да и не называю я его дураком. Отнюдь! Просто я умнее его, гораздо умнее.)
Люди успеха, к которым, несомненно, принадлежит и Дмитрий Быков, подразделяются на две категории. Одних (как упомянутого в данной статье Гандлевского) «играет свита», на них работают целые коллективы, неформальные, а порой и формальные. Другие добиваются своего в одиночку, добиваются, бесстрашно противопоставляя личное мнение общепринятому. Таков и Быков, а то, что с личным мнением у него семь пятниц на неделе, это, в конце концов, его личное дело. Говорят, будто критики получаются из бездарных писателей. Врут. Из бездарных писателей получаются бездарные критики. Но их в серии «Инстанция вкуса» просят не беспокоиться.
Лох-невские «толстяки»
Писать о «толстых» журналах трудно и скучно, об обоих питерских «толстяках» — «Звезде» и «Неве» — трудно и скучно вдвойне. Всё сказано о них при жизни — и плохое, и хорошее, и амбивалентное; всё надлежащим образом прочувствованное произнесено на похоронах и повторено на девятый день, а потом на сороковой. Вот только позабыли предать их прах земле, или — портовый как-никак город — воде, позабыли устроить очистительное всесожжение. Читателей у них нет, подписчиков — тем более, в печати их не обсуждают, в Сети анализирует одна-единственная критикесса из Киева; на что они существуют (кроме госдотации и субаренды помещений дворцового типа), обсуждать не будем; зачем существуют, не ясно никому; дедушку Ленина не выносят из Мавзолея потому, что его по-прежнему чтут миллионы, ну, сотни тысяч людей; «Звезду» не выносят с Моховой, а «Неву» — с Невского исключительно и единственно потому, что противится персонал обоих объятых могильной (или уже замогильной?) тьмой учреждений. Персонал, кстати, бессменный, а уж начальство — тем более. В «Звезде» за последние двенадцать лет одна сотрудница умерла, на её место взяли человека, он уволился, и обходятся прежними силами. В «Неве» выдавили на пенсию самого молодого и единственно достойного сотрудника. Средний возраст творческих коллективов в обоих журналах — где-то между шестьюдесятью пятью и семьюдесятью. Средняя квалификация — среднее техническое с поправкой на курсы экскурсоводов и педучилище. Главный редактор «Невы» — семидесятилетний инженер (и «инженер человеческих душ») советского времени, соредакторы «Звезды» — двое шестидесятипятилетних балбесов из псевдобитнической тусовки конца пятидесятых прошлого века. Оба журнала, взывая о постоянном возобновлении господдержки, общественной и частной помощи, нагло именуют себя «национальными достояниями». Нагло не только по сути литературного качества (а вернее, конечно, отсутствию такового), но и по форме существования. «Звезда», скажем, это одноимённое акционерное общество закрытого типа, выпускающее, наряду с другими продекларированными видами деятельности, журнал «Звезда». Как может быть национальным достоянием акционерное общество? И о какой господдержке, не говоря уж об общественной помощи, может идти речь? Если акционерное общество не справляется с профильными обязанностями, его перепрофилируют, банкротят, вводят кризисное управление и так далее. А для начала совет директоров меняет администратора. Вот только в данном случае председатель совета директоров и администратор — это одно и то же лицо. Единственный реальный капитал «Звезды» и «Невы» — бренды (битые бренды, но тем не менее); брендами владеют главные редакторы, они же держатели контрольного пакета, соответственно, оба журнала не реформируемы и подлежат не санации, а ликвидации. Формальной ликвидации, потому что творчески они самоликвидировались много лет назад. Авторам, приносящим мне в «Лимбус Пресс» произведения, ранее напечатанные в «Звезде» или в «Неве», я отказываю не глядя. Точно так же встречают их в «Амфоре», а уж про московские издательства и говорить нечего. Разве что по блату, по очень большому блату… Так, принёс мне напечатанные в «Звезде» амурные записки пятидесятилетнего туриста функционер Союза писателей (широко печатающийся, понятно, в обоих журналах). Я их, естественно, отверг, но книга всё-таки вышла в другом издательстве «при поддержке администрации города», то есть за счёт налогоплательщика и, скорее всего, с обычным в таких случаях половинным «откатом».
Между двумя питерскими «толстяками» существуют некоторые идейно-стилистические различия. Пару лет назад я их сформулировал так: в «Неве» правит бал серость, а в «Звезде» — пошлость. Беспросветная серость и претенциозная пошлость. Но время не стоит на месте, непогребенные трупы продолжают разлагаться, и сегодня следует выразиться порезче: «Нева» — это свалка, а «Звезда» — помойка. Кстати, в свежем, июльском, номере «Звезды» шестидесятилетний зайчик по фамилии Стратановский опубликовал стихи, в которых оптимистически сравнил с заплёванной и вообще за… нной лестницей всю Россию и предложил «смыть зло, как грязь в подъезде». В «Неве» такое злопыхательство было бы тоже уместно, но всё же скорее по недоумию, а не от общей гнуснотцы, пахуче перетекающей в прямую гнусность. В июньской «Звезде», скажем, спорит с Солженицыным и его памфлетом «Двести лет вместе» Григорий Померанц. И призывает российских евреев воссоединиться с остальными гражданами нашей страны с оглядкой на примирение англичан с повстанцами мау-мау в Кении. Здесь же, впрочем, и соредактор «Звезды» с раздуминками о замирении чеченских повстанцев, и мемуары человека, сбежавшего от русских мау-мау в Израиль, и литературоведческое эссе — почему-то о Вячеславе Иванове — оттуда же. И стихи Натальи Горбаневской — в ту же стратановскую силу. В «Неве» такое и подобное наличествует тоже, однако всё-таки не в столь густой и зловонной консистенции. И случайно (как на свалке) попадаются неплохие вещи — стихи Татьяны Алфёровой, проза Натальи Галкиной, безобидные эссеюшки Николая Голя. Тогда как на помойке по адресу Моховая, 20, можно найти разве что пустые бутылки из-под палёной водки, зато в несметном количестве — то очередной номер сдают, то день рождения Иосифа Бродского празднуют,
