— Всех… под трибунал, — выдохнул Мюллер.
Подчиненные потрясенно молчали.
— Значит так… — собрался, наконец, с мыслями начальник. — Весь персонал, который работал с… арестованным — убрать отсюда, раскидать к чертовой матери. Все материалы на него: протоколы, сопроводительные, акты экспертиз и все прочее — изъять, представить лично мне. Записи в журналах уничтожить… Здесь ничего не было и не было никакого заключенного. Ясно вам! — повысил он голос, потом добавил тише. — Не дай бог…
Офицеры интенсивно закивали головами.
Мюллер махнул рукой и вышел из камеры.
Таких проколов с ним еще не случалось. С людьми работать он умел, а вот с оборотнями… Он поднялся на поверхность, рассеянно прошел мимо постов последовательно деревеневших при его виде часовых, и вышел во двор.
Потер грудь, вдохнул душный летний воздух и посмотрел на небо с редкими облачками.
IV. Линия жизни
1
Плачь от счастья, дурашка! — надрывался его внутренний голос. — Выжил, из могилы выскользнул!
Я плачу — мысленно соврал Макар своему внутреннему голосу.
На самом деле было оцепенение. Усталая безмятежность после барахтанья в смертельном водовороте, когда нет уже сил бороться, но невесть откуда взявшийся поток вытолкнул из воронки и выбросил на берег.
Чудо и Божий промысел — по-другому случившееся не объяснить.
Который уж раз Господь одаривает его своим высшим попечительством, подвергая суровым испытаниям, но позволяя и дальше нести жизненный крест. Значит, Макар Бережной нужен ему зачем-то на этой земле. Вернее, даже на двух землях — круглой и плоской.
После полезных, духоукрепляющих размышлений Макар ощутил прилив сил. Кое-как приподнялся на условно здоровой левой руке, огляделся.
Холмистый пейзаж был безлюден. Лицо обдал порыв полевого ветра, Бережной жадно вдохнул.
— Жизнь!.. Мать вашу… — прошептали опухшие губы.
Откинулся обратно на траву.
Лежал-лежал, и вот наконец сбоку от себя, метрах в тридцати, он заметил двух камуфлированных людей. Они смотрели на него и горячо что-то обсуждали; голосов их, правда, слышно не было.
— Сюда… — дрожащим хрипом попытался позвать их Бережной. — Сюда…
Они почему-то не подошли, а один вообще улетел.
«За помощью, — решил покалеченный. — А почему этот не подходит?»
Помощь не заставила себя ждать. Скоро на том месте собралось, наверное, два десятка военных. Из левиуса они выкатили нечто, похожее на маленькую, щетинистую антеннами пушку.
И направили ее на Макара.
Тут он понял. И почему к нему не подошли, и почему не слышно было их голосов. Все понял.
Между ними — граница.
Ноэлиты первыми его заметили. Сейчас они с помощью этой электронной каракатицы будут делать дырку в силовом поле. А потом брать его в плен, вместе с кристаллом.
Но пугаться или досадовать ему уже надоело. Устал. Видно, судьба такая.
Ноэлиты почему-то медлили. А потом и вовсе передумали. Отвернули пушку, стали просто смотреть. Ну, не совсем просто, еще они яростно что-то кричали и плевались.
В стороне, в небе слышался тонкий шелест. Извернув голову, Бережной увидел тройку левиусов, летящих вдоль границы. Пограничный патруль.
Когда над ним, заслоняя свет, выросли небоскребы в камуфляже, он, для очистки совести, спросил:
— Вы дарийцы?
— А ты кто?
Макар молча протянул вверх руку с кристаллом.
Драгоценную записку, спасшую ему жизнь, он еще загодя спрятал за пазуху.
— Лана! — прошептал Макар, когда стройная белокурая фигурка отразилась в его возникшем сознании. Позади нее мерцали бежевым блеском стены комнаты, в воздухе висело какое-то оборудование.
— Я не Лана… — донеслось в ответ. — Ла-а-на! Иди, твой шпион проснулся!
Послышался тонкий визг и быстрое шлепанье сандалий.
— Он не шпион! — на бегу грозно бросила Лана не-Лане.
Потом остановилась перед его кроватью, и встала.
Ее лицо и большие глаза выражали сейчас не то, что хотелось бы. В них была насмешка и снисходительность.
— Ты ужасен, — сказала она.
Макар подумал и, шлепая губами, ответил:
— Ты тоже.
— Что-о?.. — изумленно прыснула девушка. — Меня-то узнать можно! А вот тебя где так разукрасили?
— В гестапо.
— Да уж догадываюсь. Видели, что ты там из истории выискивал… И каким красавцем вернулся! — тут в ее голосе зазвучало что-то неподдельно злое и накипевшее. — Во-первых, ты идиот, безбашенный, инфантильный дурак! Самоубийца долбанный! Во-вторых, безответственный авантюрист — вместе с собой кристалл чуть не погубил… Как здесь всем из-за тебя досталось!.. В-третьих… В-третьих, ты просто подлец! — ее глаза блеснули влагой.
— Мне тоже очень приятно тебя видеть, — ответил Макар.
Гнев ее иссяк, она обиженно села на край кровати. В знак протеста еще и отвернула голову.
Помолчали.
— Я хотел как лучше, — прервал ее забастовку Бережной.
— Ты хоть понимаешь, куда ты полез? — она повернулась и осторожно провела рукой по его гипертрофированной буро-сизой щеке. — Что ты там перенес, господи! Мы уже не думали, что ты вернешься. Разве так можно…
— Меня восстановят? — спросил он.
Она легонько обняла его и поцеловала в лоб.
— Конечно, восстановят. Тебе уже сделали инъекции. Скоро будешь как огурчик. И вообще, теперь будешь жить сто двадцать лет! Скажи мне спасибо.
— Сто двадцать?
Макар заворочался.
— Тихо, тихо! — урезонила она его. — Лежи спокойно. У тебя ребра еще не срослись. И плечо не совсем схватилось.
Ближе к полудню Лана покормила пациента с ложечки наваристым мясным супом. На заявление потерпевшего, что он вполне может держать ложку сам, последовало строгое: «цыц, а то градусник поставлю!» Где она нахваталась таких выражений? Точно не из местных реалий.
