Обнаружилось, что аппетит путешественника во времени возвращал свою завидную мощь. Когда, наконец, после второго блюда и стакана апельсинового фреша Лана вытерла ему рот платком, Макар мечтательно протянул:
— Сигаретку бы сейчас…
Брови сестры милосердия приняли форму явной и неприкрытой угрозы.
— Обойдешься! Ноэлиты вас приучили к этой дряни, а я тебя отучу.
Бережной вздохнул, а она спросила:
— Ты лучше скажи, зачем тебя в прошлое-то понесло?
— Что меня понесло?.. Нерешительность ваших рулатов и моя идея.
Он рассказал ей о своих приключениях. Рассказал в мужественно-сдержанных тонах, долженствовавших уверить, что это были именно приключения, а не злоключения. Особенно небрежно, вскользь упомянул свое посещение подвалов на Принцальбрехтштрассе. «Приятного мало, конечно. Садюги еще те. Пришлось силу воли проявить…» Подробности опустил — было бы верхом идиотизма нагружать ими девушку. Но если бы Макар и захотел, он вряд ли вспомнил бы тот допрос. Помнил только, как орал во всех октавах.
Закончил рассказчик тем, что это именно она спасла ему жизнь своей запиской. Ну а он лишь в самом конце чуть-чуть проявил находчивость. И, конечно, дико жалко, что у Штауффенберга что-то сорвалось…
Лана, не обращая внимания на его браваду, все качала головой.
— Как же тебе повезло… Боже мой. И, главное — все это изначально не имело никакого смысла.
— Что не имело?
— Всё. Ты никаким боком не смог бы убить ни Гитлера, ни Мюллера. Ноль шансов! Как вообще этот абсурд с прошлым мог придти тебе в голову?
— Ты натолкнула меня на мысль…
— Я?!
— Ну да, после возвращения с похорон, ты тогда сказала: в прошлое попасть легко — только придется сильно рисковать. Ну я и решил рискнуть.
Лана хлопнула себя по лбу.
— Ё-моё!.. Я ж… не договорила тогда! Это проклятый Манест меня перебил! Я же хотела сказать, что попасть в прошлое легко, и это очень большой риск для жизни, но изменить там ничего нельзя! Русло событий во времени уже проложено, и оно ни при каких обстоятельствах и вмешательствах не изменится. Что бы ты там ни делал, кого бы о чем ни предупреждал, а тот, в свою очередь, сколько бы ни поправлял свои действия — все равно произойдет что-то такое, что не позволит перенаправить ход истории. Ты можешь в прошлом совершать незначительные поступки, и они вольются в реку времени — как погрешность; но когда твой поступок меняет русло истории — обязательно сработает механизм нейтрализации: здесь у тебя что-то получилось — значит где-то в другом месте что-то сорвется — и направление потока истории не изменится. Это закон бытия! И это уже пройденный нами этап, где мы давно набили шишки.
— Вон оно что…
— Кошмар! — все не унималась знаток времени. — Из-за моей недоговорки ты пережил такое…
— А что же Штауффенберг? — перебил ее Бережной. — Как теперь узнать, что он сделал не так? Или, может, кто-то другой сделал не так?
— А этого мы уже никак не узнаем. У нас есть запись только классических, не модифицированных тобой событий. Но, скорее всего, насколько я знаю историю, а я ее неплохо знаю, ноэлиты подсуетились… Они же постоянно опекали Гитлера. На него и раньше готовилось много покушений, но все срывались. Всегда его спасала так называемая гениальная интуиция. Якобы он чувствовал неладное и вовремя менял свои планы. На самом деле Гитлер, конечно, не обладал никаким шестым чувством, его всегда предупреждали ноэлиты.
— Получается, не всегда, — возразил Бережной. — Взрыв-то состоялся.
— Взрыв был допущен намеренно, — сказала Лана. — Они решили встряхнуть впавшего в депрессию параноика, разжечь в нем ненависть и убедить в том, что это не его мудрое руководство привело к кризису, а проникшие повсюду щупальца ужасного заговора. Для верности Гитлера надо было смертельно напугать. Вот и не стали на этот раз срывать покушение.
— А если бы он погиб?
— Да нет. Интелло-системы просчитали все, за дубовой ножкой стола бомба была неопасна для Гитлера. Если бы офицер не задвинул туда портфель, это сделал бы ноэлит с помощью телекинеза.
— А он тоже там был?
— Конечно. В такие моменты они всегда были рядом. Он вышел из зала перед взрывом.
— А как кто он там был? Про них знало окружение Гитлера?
— Кое-кто, конечно, знал. Они считались тайными советниками фюрера.
Макар пошамкал пухлыми губами.
— Значит, когда по моему совету Штауффенберг поставил портфель к стене, ноэлит просто взглядом подвинул его за стол?
— Скорее всего. Или что-нибудь другое могло случиться… Вобщем, твоя героическая вылазка в прошлое не имела смысла. И мы, при всем желании, не могли тебя спасти: мы не видели — что с тобой, где ты… Как слепым котятам тыкаться в прошлое — это потерять последний кристалл. Оставалось только молиться…
Растроганному ее последними словами Макару захотелось сказать что-то приятное в ответ.
— Лана… Ты такая умница! Не просто красавица, а еще и умница-разумница! Ни одна девушка в твоем возрасте… э… м… — тут он, вспомнив, сколько ей лет, прикусил язык и совершенно по-идиотски смешался. Словесный казус превращался в неловкость. — То есть…
— Что — в моем возрасте? — холодно поинтересовалась она.
— Ну… я хотел сказать… То есть… ты выглядишь гораздо моложе… — тут же замотал головой, — не- не…
— Моложе, чем в мои двести с лишним лет? Ты это хотел сказать?
— Нет, ну… наоборот! — что я забываю про твой возраст… Тьфу!
— А я не стесняюсь! Это нормально. Это вы живете, как клопы, два дня! А нам стыдиться нечего…
— Вот женщины! — пришел, наконец, в себя Бережной. — Как что-нибудь о возрасте, или о внешности ляпнешь не то — всё — враг народа! Ну — не знаю я как говорить! Давай так: для меня тебе — двадцать лет. Только ты — очень образованная девочка. Идет?
— Пошел к черту!
— Ну, иди поцелуй своего страдальца!
— Рылом не вышел.
— Ну, иди…
Она выхватила из-под его головы подушку и слегка шмякнула мягким уголком по лбу.
Он застонал от боли — Станиславский бы заплакал.
— Я тебе устрою гестапо! — пригрозила она, замахнувшись еще раз, а потом снова уложила голову больного на подушку.
После этого Лана наклонилась над ним и поцеловала в губы. Правда, чем ближе к ней становилась сюрреалистическая картина его лица, тем больше у девушки непроизвольно морщился носик.
2
Как только Макара подобрал пограничный патруль, его устроили на излечение в больничный городок Дара. Городок состоял из главного клинического здания, очень большого, где происходит непосредственное медицинское вмешательство, и сотни пирамид с палатами, соединенных с основным корпусом быстрыми
