— Он все еще там?
— Не уверен.
— Ты разговаривал с ним?
— Нет, — снова солгал я и, заставив себя взглянуть на нее, внезапно засомневался, что это верный путь, хотя Алекс попросил меня действовать именно так. — Думаю, он хочет тебя видеть, но не смеет.
— Он может вернуться домой, — сказала она умоляюще.
«Нет, не может». Я взглянул на Мэри, по ее щеке катилась слеза.
— Почему он не возвращается домой?
Я не ответил. Так было нужно. Алекс сам решит, когда придет время. Найдет свой обратный путь. Им всем предстояло вернуться в тот мир, о существовании которого они забыли. Мир, в первый раз ничего им не давший. Для Алекса это во многих отношениях легче, несмотря на бремя, которое он нес. У него было за что ухватиться, были сохраненные воспоминания. Остальных ждала лишь пустота. Без жизни, в которую можно вернуться. Без надежды начать все заново.
— Уйдя из дома, Алекс уехал во Францию, — пояснил я, полагая, что для нее это важно. — Жил там до возвращения.
— Почему он туда уехал?
Я подумал об Але, о Малькольме, о том, как он оттолкнул Алекса. Таил секреты от него. От семьи. Мэри явно ничего не знала о его брате. Но сказать ей о нем должен был Алекс, а не я.
— Дэвид, почему он туда уехал? — снова спросила Мэри.
— Не знаю, — опустил я глаза.
Она закрыла ладонями лицо. Наконец Мэри взяла себя в руки и невидящими глазами уставилась в пространство. Моя ложь действовала на нее разрушительно, но я дал Алексу слово.
Я искал способ ее утешить. Например, рассказать о своем друге, который вдруг решил уехать — пусть даже ненадолго, — чтобы разобраться с собой, понять, чего он хочет. Но не стал говорить ей этого. Мои откровения могли стать для нее опасными. И я не собирался выворачиваться наизнанку. Подобно тем людям на ферме, которые совершали ошибки, стоившие им самой дорогой, высшей ценности. Тайников души.
50
Допив кофе, Мэри повела меня в подвал, и мы продолжили разговор. В подвале тянуло сквозняком и по-прежнему царил беспорядок — картонные коробки составлены до потолка, на полу валяются деревяшки и железки. Стопка книг в углу. Газонокосилка. Старые разнокалиберные трости, видимо, принадлежавшие Малькольму.
Мэри едва сдерживала слезы. Уходить было неловко, и я решил остаться. Видимо, последний раз кто-то разговаривал с ней еще до болезни Малькольма. С тех пор приходилось в одиночку сражаться со своими демонами.
— Что Алекс делал во Франции? — спросила она.
— Работал в разных местах.
— Хороших?
Я улыбнулся:
— Он, пожалуй, так не считает.
Мэри кивнула. Потерла ладони. Руки у нее были маленькими, с обкусанными ногтями. Она обхватила ладонями чашку, словно пытаясь согреться.
— Как случилось, что он остался жив?
Я не сомневался, что Мэри об этом спросит. Отвечать не хотелось.
— Не знаю, — сказал я. — Но он тоскует по тебе и обязательно позвонит. Просто он слишком долго отсутствовал, и теперь ему предстоит возвращаться.
— Что ты имеешь в виду?
Наверху заскрипели половицы. Малькольм шаркал по гостиной.
Я посмотрел на нее:
— Ему нужно время.
Мэри оглядела подвал и остановила взгляд на альбоме с фотографиями в противоположном углу.
— В последние недели состояние Малькольма ухудшилось.
— То есть?
— Он ничего не помнит. Даже того, о чем твердил раньше. Смотрит на меня как на чужого человека.
— Жаль, — негромко произнес я.
— Я не могу ему помочь. Но это мучительно. — Она подняла глаза к потолку. — Пойду посмотрю, все ли с ним в порядке.
Я кивнул:
— А я, пожалуй, поеду.
Мы поднялись по лестнице в кухню и вышли в гостиную. Малькольм Таун сидел перед телевизором, на его лице мелькали разноцветные блики. Он выглядел усталым, старым. К нам не обернулся. Когда Мэри подошла и положила руку ему на плечо, он взглянул на нее. Потом на меня. Полное беспамятство, поглотившее разговоры с Алексом, о которых Мэри никогда не узнает. Мне стало жаль их обоих.
— Мальк, ты в порядке? — спросила она.
Он лишь молча таращился на нее. Рот его слегка приоткрылся, на губе висела капля слюны. Мэри ее заметила и вытерла рукавом. Он не шевельнулся. Снова посмотрел на меня, я улыбнулся, но он никак не среагировал.
— Хочешь конфетку? — спросила Мэри.
Она ловила каждое движение на его лице. Уголок его рта дернулся, и она восприняла это как согласие. Пошла к шкафу, достала из пакета карамель и, развернув, положила ему в рот.
— Не боишься, что он подавится?
— Нет, — покачала она головой. — С этим у него все в порядке.
Она держала пакетик у груди, наблюдая, как Малькольм, причмокивая, сосет карамель. С прошлого раза его состояние определенно ухудшилось. Вскоре он снова медленно повернулся к телевизору.
— Дэвид, хочешь карамельку?
Она протянула мне пакетик. Я взял одну.
— Это любимые конфеты Малькольма, — сказала она, провожая меня к парадной двери. — Единственный способ общения со мной в последнее время.
Мы вышли на крыльцо и направились по подъездной аллее к моей машине. Последние слова задержались в ее сознании. Подавленная состоянием любимого человека, она думала, какой могла бы быть их жизнь без его болезни.
Когда я отпер дверцу машины, яростный зимний ветер принес издали знакомый звук, и мы оглянулись на дом.
— Что там такое? — спросила Мэри.
Я прислушался.
— Дэвид?
— Вроде бы ничего, — покачал я головой.
Сел в машину, захлопнул дверцу и опустил стекло. Когда Мэри подошла к машине, я развернул карамельку и сунул в рот.
— Спасибо за помощь, Дэвид, — сказала она.
— Мэри, все останется между нами.
— Хорошо.
— Никто ничего не узнает. Ты поступила правильно, придя ко мне и заставив тебе поверить. Но тут
