Вечером, когда дети и Сергей уже спали, а они с Надей, как всегда, засиделись за бесконечным чаепитием, Ольга возобновила попытку.
– Надь, ну поехали в Питер! Там сейчас белые ночи… Красота! Ты такого еще не видела!
– Оль… – Надя внимательно на нее посмотрела и наконец озвучила истинную причину своего упрямства: – Может быть, ты так пытаешься привлечь меня к проекту? Не выйдет! Мы же договорились, директором «Солнечного ветра» будешь ты. Это дело решенное. И не спорь!
– Да я и не спорю, Надь… Я боюсь… – Ольга перешла на шепот, потому что ей тоже надо выложить правду, иначе из затеи вытащить Надю в Петербург ничего не выйдет.
– Чего боишься? – Надя тоже перешла на шепот, и глаза ее засверкали интересом, который появлялся, когда они доверяли друг другу сокровенные тайны.
– Егора… – еще тише шепнула Ольга и оглянулась на дверь, будто их мог кто-то подслушать.
– А, Егора! – весело отмахнулась Надя и в полный голос уверенно произнесла: – Это несерьезно. Думаешь, ухаживать начнет? Цветы дарить?! Ну и пусть дарит, если хочет. Тебя это ни к чему не обязывает.
– Надя… ты не понимаешь… – Ольга вздохнула и… все-таки сорвала последний замок со своей тайны: а перед кем его еще срывать, если не перед Надькой? – Ты не понимаешь, я хочу, чтобы он дарил мне цветы. Мне это приятно! Я все время думаю о том, что он ко мне приезжал, то есть к тебе… тогда…
– Ого, подруга… Ты это серьезно? – Надька заглянула ей в глаза с пристальностью врача. – Не шутишь?
– У нас только с Сергеем наладилось! – Ольга закрыла лицо руками, не в силах вынести Надин взгляд, в котором недоверия теперь было больше, чем любопытства.
– Так! Тогда тем более тебе надо поехать! – вынесла неожиданный вердикт подруга всей жизни. – Сидя около Барышева, ты не станешь ему ближе. Тебе нельзя прятаться от Егора! Так ты будешь только выращивать проблему. А ты должна от нее освободиться!
Ольга отняла от лица руки и с удивлением уставилась на Надю – такое простое, верное решение не приходило ей в голову. Нельзя прятаться! Чтобы не выращивать проблему, надо от нее освободиться.
– И что будет, если я увижу его? – созрел глупый, не имеющий ответа вопрос.
– Не знаю, – серьезно сказала Надя. – Что будет, то и будет. Разберешься. От себя не убежишь, Оля, даже если запрешься в квартире.
– Как у тебя легко получается давать советы, – вздохнула Ольга и не сдержала улыбки: – А сама-то вон, от Олега прячешься!
– Что ты сравниваешь! – вспыхнула Надя, покраснела, и губы у нее задрожали. – Это совсем другое!
– Прости! Прости! Но ты тоже не должна бежать от себя. Так ты поедешь?!
– Вот теперь точно не поеду, – отрезала Надя и, повеселев, добавила: – Я же там третьей лишней буду!
Нина Наумовна протянула ему конверт с деньгами, дала расписаться в ведомости и облегченно вздохнула:
– Ну, теперь мы в расчете.
Словно груз с души сбросила.
– Спасибо, – кивнул Олег, понимая, что просьбы «сгонять к Надежде Петровне и подписать документы» он больше не дождется.
Нужно разворачиваться и уходить, уходить навсегда, потому что – нельзя, потому что – «нет!», и искать предлоги увидеться – глупо, а может, даже и подло…
Ведь со дня смерти Грозовского прошло всего полтора года и… нельзя сходить с ума по его жене – это еще хуже, чем уехать с лучшим другом в Канаду, оставив любовь своей жизни мучиться в инвалидном кресле.
Хотя… почему – хуже?
Живые должны жить, сказала мать, когда умер отец. Через год сказала – сняла траур и сделала прическу. Замуж, правда, так и не вышла, и полюбить никого не полюбила.
Горин взялся за ручку двери, но обернулся:
– А… как новый водитель?
– Нормально, – усмехнулась бухгалтерша. – Еще быстрее тебя гоняет!
– Ну… а как тут вообще?
– Что, соскучился? Работаем.
– А… Надежда Петровна?
«Что, соскучился?!» – тотчас прокрутил он в голове ехидный вопрос Нины Наумовны, но она безо всякого ехидства ответила:
– А Надежда Петровна уехала из Москвы. Наверное, дела Ольге Михайловне передает…
Горин вдруг испугался.
Так испугался, словно в гонке потерял управление.
– То есть… она насовсем уехала, что ли?!
– Да почему насовсем? Отдыхать! А чего спрашиваешь-то? – насторожилась бухгалтерша, заметив его побледневшее лицо, на котором еще отчетливее обозначился шрам.
– Да ничего… просто болею за фирму.
Глупее ответа придумать было нельзя, но Нину Наумовну он устроил.
– А нечего уходить тогда, раз «болеешь»! – с шутливой сердитостью прикрикнула она на Горина.
Дистанция… Надя сама установила дистанцию и никогда ее не нарушит – потому что честная, потому что настоящая, – и тот принц на раритетном «Мерседесе» тоже наверняка зря «жег бензин», чтобы дистанцию сократить.
Горечь от невозможности признаться даже самому себе – «я люблю ее» – требовала выхода.
Все страсти Горин привык выплескивать в скорости – нет, не в той, что можно себе позволить на дороге, а в настоящей – когда вжимает в кресло и сердце от перегрузки перестает биться.
Он приехал на автодром и попросил у главного механика:
– Слушай, Денис… Дай мне машину! Прокатиться хочу.
– Тебе уже можно? Ты уверен?
– Я уверен, когда ребят в карты сажаю, а уж сам…
Денис с сомнением посмотрел на него, но дал ключи от форсированного гоночного «Форда Фиеста».
Когда стрелка спидометра перевалила на треке за сто восемьдесят километров, когда сердце перестало биться, он наконец сказал себе, прокричал:
– Я люблю ее! Я люблю! Люблю!
Петербург встретил Ольгу мелким моросящим дождем, густым туманом и пробками на дорогах, которых она не видела в первый свой приезд.
– Как долетели, Ольга Михайловна? – поинтересовался водитель, имени которого она в прошлый раз так и не узнала.
– Спасибо, хорошо…
Дождь и туман усиливали хандру, которая навалилась с утра, едва она села в самолет.
Сергей не смог ее проводить – он почти круглосуточно пропадал на строительстве детского дома.
Земля из-под ног уходила – так страшно было представить момент, когда она увидит Погодина. Этот страх подстегнула Надя своим звонком.
– Ты как там? – бодро спросила она.
– Да все нормально, Надюш. В гостиницу еду.
– А Егор? Он тебя сам встретил?
– Нет, у него хватило ума не делать этого. И… я вообще не хочу это обсуждать!
– Ладно, ладно… Только помни – проблему нельзя зарывать в себе!
– Я потом тебе перезвоню, – прервала ее Ольга – не из-за того, что разговор был ей неприятен, а потому что на глаза попался огромный щит с бордовыми розами и надписью большими синими буквами «Счастье – это ты!».
